колебания, я все же решаюсь задать вопрос:
– Я давно хотела спросить: когда ты понял, что ты мой Защитник? Ну, то есть в этой жизни.
Феникс поднимает глаза от тарелки:
– Я всегда это знал.
– Прямо с рождения?
– Наверное, да. – Он пожимает плечами: – Мои самые ранние воспоминания относились к прошлым жизням. По правде говоря, иногда они казались даже более реальными, чем окружающая действительность. В бесконечных Отблесках я то искал тебя… то защищал… то дрался с Танасом и его Охотниками. Многовато на самом деле для одной головы, особенно когда ты совсем маленький.
Феникс замолкает и задумчиво смотрит на мерцающее пламя свечи. Потом продолжает:
– Маме тоже было сложно все это принять, судя по тому, что мне рассказывали. Как только я научился говорить, то сразу начал ей рассказывать про свои прошлые жизни… говорил даже, что она мне не мать… что до нее у меня была другая мама… – Его ярко-синие глаза блестят от слез. – Теперь-то я знаю, конечно, в этой жизни она была моей мамой, и не было никакой другой. – Он тяжело вздыхает и мрачно смотрит в тарелку. – Если бы я только успел ей это сказать раньше, чем она умерла.
– Ох, мне так жаль, мне так ужасно жаль, – горестно шепчу я, остро ощущая его боль и давнее горе. – Полицейские говорили, она погибла в автокатастрофе.
– Примерно так. Говорят, водитель был пьян. – Феникс смотрит прямо на меня, в глазах стоят слезы, но взгляд твердеет, словно алмаз. – Я им не верю. Я думаю, это был Воплощенный.
– Воплощенный? – охаю я.
Феникс кивает:
– Ага. Я там был. Мне было всего три года, но готов поклясться, у водителя были черные глаза. Наверное, они хотели прикончить меня, пока я не вырос и не отправился тебя искать и защищать. Но я выжил. – Он крепко сжимает в кулаке ложку. – А это значит, что мама погибла из-за меня.
– Пожалуйста, не говори так! – протестую я. – Тебе было всего три года! В чем ты вообще можешь быть виноват!
– Ну, в общем, я знаю только, что, если бы я не был Защитником, она сейчас была бы жива, – с горечью отвечает он. – Но ее смерть была еще одной причиной, по которой я так хотел найти тебя и остановить этих чертовых Воплощенных.
Я вопросительно смотрю на него:
– Но если виноваты Воплощенные, то почему же они потом тебя не добили, пока ты был маленький и не мог защищаться?
– Не могли отследить, – объясняет он. – После аварии меня отправили в приют, личные данные хранили в секрете. А потом все время перекидывали из одной приемной семьи в другую, я же был «проблемный».
Я наклоняюсь через стол и ласково глажу его по руке:
– Это, наверное, было очень тяжело.
Феникс невесело усмехается:
– Ну да, скажем так, у меня было непростое детство, – кивает он. Потом он неожиданно тепло улыбается мне, на его лицо ложатся золотистые отблески огонька свечи. – Но я всегда знал, что у моей жизни есть высшая цель. А теперь я рядом с тобой, могу просто видеть тебя своими глазами и знать, что все это время был прав – так что мои неприятности того стоили.
Я вспоминаю о собственных бедах, случившихся за последние дни, и о борьбе с сомнениями в том, что я Первопроходец, и спрашиваю:
– А тебе сложно было принять, что ты Защитник и всю жизнь придется драться и убегать?
– Я знал, что это правда, и все, – просто отвечает он. – Я родился для этого, все легко и понятно. Это скорее у толпы моих психотерапевтов и приемных родителей были проблемы с принятием, они все твердили, что моя миссия – просто иллюзия, плод больного воображения.
Он наклоняется ближе ко мне, огонь свечи ярче освещает его серьезное лицо.
– Но это никак не объясняло, откуда я брал знания и умения, которых никак не могло быть у ребенка моего возраста. Я становился старше, ко мне приходили новые Отблески, а вместе с ними – новые умения… все для того, чтобы найти и защитить тебя.
Он крепче сжимает мою руку.
– Теперь ты знаешь, кто ты на самом деле, и это поможет тебе уцелеть и не попасться Танасу. Ты тоже сможешь многому научиться через Отблески – вернее, вспомнить то, что уже знала когда-то.
Его слова почему-то очень меня успокаивают. Я улыбаюсь и зачерпываю новую ложку горячего бульона. Хотя это всего лишь консервы, мне кажется, я никогда не ела супа вкуснее – мало того, что он очень сытный, он еще и каким-то волшебным образом меня успокаивает и поднимает настроение.
– Знаешь, а правильно говорят про куриный бульон! – улыбаюсь я, доедая последнюю ложку.
– А? – переспрашивает он.
– Ну, что он лечебный. И правда ничего лучше не придумаешь!
30
После ужина Феникс тоже забирается в душ, а я мою посуду и стараюсь уничтожить все следы нашего присутствия в домике. Через полчаса он появляется на пороге спальни, я настаиваю, что нужно все-таки сменить повязки. Когда он снимает футболку, я прихожу в ужас: мало того, что спина в ранах от дроби, так теперь еще и все туловище в синяках и кровоподтеках!
Я чувствую, как меня накрывает волна гнева.
– Вот это Охотники постарались! Прямо себя не жалели! – вырывается у меня.
– Ага, а я зато одному нос сломал! – он ухмыляется весьма по-хулигански. – А ты… – он оглядывается на меня через плечо, – а ты другому еще как заехала по голове!
Я смущенно улыбаюсь:
– Но Охотницу-то я не остановила. Извини… Я совсем не умею драться.
– Да что ты? – восклицает он с искренним изумлением. – А кто был раньше воином-самураем? Тебя и защищать-то почти не нужно было в той жизни, я помню, ты однажды в одиночку вырубила пятерых ниндзя! Голыми руками! Просто раскидала их, как тряпичных кукол!
Я вспоминаю, как пару часов назад, сжавшись в комок, горестно рыдала в душе.
– Правда? Что-то не очень на меня похоже.
Феникс смотрит мне в глаза:
– Дженна, поверь, все у тебя в порядке с боевым духом.
– Ну, может быть, в той жизни и было в порядке, – я с сомнением пожимаю плечами.
Достаю из аптечки бинты и пластыри и начинаю менять повязки. Мысль о том, что я могла быть воином, да еще и самураем, кажется бесконечно далекой от моей нынешней личности – да и от известных мне прошлых воплощений. Я могу представить себя санитаркой… земледельцем… ну моряком… ну, может быть, даже первооткрывателем! Но смертоносным воином?… Да нет, конечно!
Я заканчиваю перевязку и уже собираюсь сказать Фениксу, что можно снова надевать футболку, как вдруг замечаю темную отметину у него под лопаткой.
– Что это? – я легонько касаюсь ее рукой.
– Родинка, – коротко отвечает он.
Я присматриваюсь повнимательнее:
– А больше похоже на шрам.
Он кивает:
– Это и шрам тоже, только из прошлой жизни. Иногда остаются такие следы, когда совсем тяжко
