без их согласия. И хотя он настоял, что мне не надо возвращать деньги, он сказал это уже после сделки, не сумев освободить меня от небесных обязательств. А я не могу позволить себе потерять еще одно перо.
Могу ли я отдать деньги его водителю? Передаст ли он их Джареду?
Я почувствовала покалывание в лопатке, как будто стержень уже ослабевал. Вздохнув, я решила навестить Джареда завтра. Мне нужен был сон, чтобы оправиться от всего случившегося, и душ, чтобы смыть грязь и кровь.
Поблагодарив Фрэнсиса, я направилась к гильдии, обхватив себя руками в попытке согреться.
В этот час гильдия уже затихла. Только воробьи, устроившиеся парами около фонтанов в атриуме, нарушали тишину своим сладким воркованием. Заметив меня, один из них затянул песню, а затем ее подхватили и остальные. Мелодия нарастала, рассеивая холод в моих костях.
Если бы эти небесные создания не были такими пугливыми, я бы предложила им сесть на мой палец. Но воробьи не любили прикосновения людей.
Немного похоже на Джареда.
Я вздохнула, послушав их трели еще недолго. А затем направилась к освещенному огнем кварцевому коридору, желая, чтобы камень мог растопить застывший в моих венах лед. Проходя мимо последнего фонтана, я вспомнила о том, что находится в «La Cour des Démons». И вместо грусти почувствовала ярость.
Несправедливо, что у Джареда сложилось неправильное представление о нас.
И несправедливо, что его рейтинг грехов никогда не упадет, потому что ишимы думали, что он убил нефилима.
Я развернулась на каблуках и направилась в другую сторону. Оказавшись в потоке, я крикнула:
– Я прошу аудиенции у Серафа Ашера.
А потом я ждала, обнимая себя руками.
Я понятия не имела, через какое время мое сообщение достигнет Элизиума. Я смотрела на луч чистого света, пока у меня не защипало в глазах. Я предполагала, что архангел не был у меня на побегушках, но он же должен был появиться, верно? Или он пошлет своего представителя, чтобы сообщить мне, что у него другие дела? Я начала мерить комнату шагами, жалея, что не могу сама воспользоваться потоком и попасть в Элизиум.
Я никогда не подвергала сомнению наши правила, но в тот момент начала видеть в них недостатки. Почему мы были разлучены с родителями? Почему нас держали в гильдиях в человеческом измерении? Почему мы должны были отказаться от крыльев, если хотели жить среди людей? На Земле мы старели, возможно, медленнее людей, но все равно наши лица покрывались морщинами, а кожа обвисала.
Я понимала, что законы необходимы для бесперебойного функционирования общества, но многие ли из этих законов все еще имеют смысл? Разве мы – наши люди и наш мир – не эволюционировали?
– Лей?
Я резко обернулась на оклик. Ашер стоял в своих кожаных штанах, спрятав бирюзовые крылья.
– Я думала, у нефилимов не может быть детей, – выпалила я.
Он заметно напрягся.
– Так и есть.
– И все же мать Джареда Адлера была нефилимом. А это значит, что он гибрид. И это объясняет, почему он может нас видеть.
Ашер хранил молчание.
– Как это вообще возможно, Сераф?
Его челюсть сжалась, и я забеспокоилась, что он опять будет уклоняться от ответов. Но я беспокоилась зря. Выражение его лица смягчилось.
– Мы считаем, что Микаэла была беременна до того, как у нее отняли крылья, и каким-то чудом эмбрион сохранился.
– Подобное случалось раньше?
Ашер провел рукой по своим длинным, похожим на жидкое золото волосам.
– Я не могу тебе рассказать.
Я прикусила губу.
– Есть кое-что, чего я не понимаю.
Уголок губ Ашера приподнялся.
– Только кое-что?
– Вы правы. Я многого не понимаю, но давайте начнем с самого неотложного. Ишимы думали, что он человек. Они не знали, что он гибрид, верно?
Ашер сдвинул к переносице свои густые светлые брови.
– Верно.
– Почему он все еще в системе, если его происхождение известно?
– Мы все в системе, Лей. Как, по-твоему, ишимы управляют твоими перьями? Они постоянно наблюдают не за вами, а за вашими душами. Всеми нашими душами.
Мои брови взлетели вверх.
– Мы в системе грешников?
– Производной от нее, доступной только ишимам и Совету Семи. Но да, твоя душа все время взвешивается на небесных весах.
Почему нам никогда это не рассказывали?
– Тогда, полагаю, я должна спросить, почему Джаред все еще в системе смертных?
– Потому что он никогда не жил в гильдии и кости его крыльев не смогли вырасти.
– Если бы его сейчас приняли в гильдию, они бы появились?
– После полового созревания они уже не могут сформироваться.
– Почему его так и не приняли в гильдию? – я накрутила прядь волос на палец и затем проследила, как медная спираль раскрутилась и упала назад, на мое узорчатое платье.
Ашер провел рукой по лицу.
– Потому что он убил нефилима.
– Он этого не делал.
– Он убил свою мать, Лей. Нефилима. Даже если бы Джаред был в нашей системе, его бы сочли падшим и его постигла бы та же участь.
– Вот только он не убивал свою мать.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю, что ишим, который оценивал его, допустил ошибку. Джаред Адлер не убивал свою мать.
Ашер нахмурился еще сильнее.
– Только потому, что он скормил тебе другую сказку…
Я вспыхнула от гнева.
– Он не кормил меня никакими сказками.
Зрачки Ашера расширились.
– Джаред убежден, что удаление ножа из груди его матери заставило ее истечь кровью. Но она зарезала себя сама, и поэтому умерла. – Буря, запечатленная на холстах в доме Джареда, бушевала у меня в груди. – Неужели ишимы настолько тупы, что не могут отличить убийство от помощи?
У меня перехватило дыхание, как будто кто-то воткнул нож для писем в кости моего крыла. Я закрыла глаза, ноздри раздувались. Я не удивилась, что критика ишимов стоила мне пера. Я достигла совершенно нового уровня гнева.
Я широко распахнула глаза, запрокинула голову и закричала в темное небо Элизиума.
– Наказывайте меня сколько душе угодно за порицание вашей ненадежной системы, но не наказывайте человека – ангела – за вашу ошибку!
– Лей! – прогремел Ашер.
Я указала на окно в крыше.
– Они совершили ошибку, Сераф.
– В тот день тебя там не было, – холодно ответил он.
– Только потому, что меня там не было…
– Но я был, – его голос стал ниже. – Именно я нашел его с оружием в руке.
Я дотронулась до своего горла, разинув рот. Вот почему Джаред знал его так хорошо.
– Прежде чем стать архангелом, я был ишимом. И я назначил счет после его признания.
– Ему было восемь, Сераф!
