И еще на стенах, как раз посередине, — цепи ниш, белые на коричневом. Отсюда, снизу, ниши похожи на изъязвления в выступающих лентах твердой породы.
— Большой церемониальный зал, — объясняет наша гидесса. — Там, наверху, крипты.
От восторга мы едва помним, зачем сюда явились; кроме, естественно, Махарет. Но и у нее в глазах едва ли не благоговение.
Пол здесь отполирован, вытерт шествием веков; быть может, тысячелетий.
В самом низу тоже редкие низкие арки, грубо отделанные и почти сливающиеся с фоном основной породы. Каждая ведет на свой ярус кенотафов — там, дальше, лестница с широкими и пологими ступенями. Мы поднимаемся.
— Вся беда, что здесь их сотни. Тысячи на разных горизонтах с различными входами, — тихо говорит Селина, приклонясь к Махарет, словно та не в состоянии услышать. — И я… не знаю, какой из этих гробов — мой.
Махарет ничуть не удивляется, зато в душе изумляюсь я.
— Я могу показать те галереи, которые занимали в последнюю очередь, но я не слышу… Я не владею половиной вашего общего сердца, Повелительница. Слушай сама! — говорит ей Селина.
И вот мы идем по ступеням, с одной стороны которых обведенные внутри белым арочные своды, с другой — сходно отделанные проемы, ведущие каждый к своей гробнице. Человеческие руки не столько украсили, сколько подчеркнули уже созданное природой, не навязывая ей своих замыслов. Внутри находятся совсем простые параллелепипеды с плотно пригнанной крышкой без видимой щели. Скамьи или лари. Росписи или орнаменты.
— Слушай, — повторяет Селина. — Я тоже… Там осталось нечто от меня, хотя бы и на волос.
— Вот оно, — Махарет и она сама одновременно стали в проеме, и уже все мы услыхали мощное, сонное биение вампирского сердца.
Здесь казалось чище, чем в других отсеках, и немного теплее. Скамьи и сундуки были сделаны не из обычного известняка, а из дерева, впрочем, по виду подобного самому твердому камню.
— Вот, — чуть усмехнулась Селина, дотрагиваясь до гладкой крышки саркофага. — То, что вы от меня потребовали, сделано. Если у кого имеются сомнения, что перед нами пропавшая сестра, носительница Священной Сущности и Царица Проклятых, пусть открывает крышку сам. Или берет мои слова на веру. Нет желающих? Тогда усядемся вокруг и подумаем, что мы хотим сделать дальше.
— Поднять ее? — спросил Грегор. — Не думаю, что кто-либо на свете сумеет это сделать.
— Лучше оставить ее во сне, пока она не изменит решение, — предложил я. — И наведываться время от времени, как некогда делал я. Ведь Мехарет — законная преемница Акаши, которую я охранял многие столетия подряд, и теперь в полной мере сама стала Той, Кого Должно Оберегать.
— О мой Создатель, — Селина набрала в грудь воздуху, чтобы вздох вышел поглубже. — Ты не представляешь себе, насколько здесь людное место. И насколько…прости за остроту…призрачное. Нет, если без мистики. Сюда же то и дело являются всякие торжественные делегации смертных.
— Здесь имеется еще хотя бы один вход, — сказала Джесс, — которым Мехарет сюда пришла.
— Вход? Да их множество, и некоторые…м-м… весьма своеобразны. Строго говоря, их столько, сколько арок на всех горизонтах. И кто только сюда не заглядывает!
— Но они не смогут отодвинуть крышку, если сестра сама не захочет, — добавила Махарет.
— Кто — «они»? Они — это те, кто сотворил зал, аркады и кенотафы, закрыв их от постороннего вторжения. Те, кто позволил нам войти, — подытожила Селина. — Думайте!
Потом она подошла к Махарет и поклонилась:
— Ты убедилась, Повелительница, что я знаю, где. Поверь мне еще раз: в том, что я знаю — как.
Махарет кивнула, не совсем охотно.
Тогда Селина сняла и бросила на пол всё, кроме комбинезона и обуви, которая отчего-то показалась нам средневековой. Выпрямилась, черная, гибкая, повелительная, с распущенной косой. Встала в проеме, лицом ко всем нам, сидящим в ряд на скамьях, позвала:
— Мехарет! Мехарет! Мехарет! Ты наступила на мое сердце!
— Мехарет! Мехарет! Мехарет! Ты купаешься в моем пепле!
— Мехарет! Мехарет! Мехарет! Тебе не мешают мои скрепы и узы?
Крышка чуть пошевельнулась и приподнялась — шов, который рассекал базальтовый монолит, оказался ровно посредине. Мне показалось, что глыба парит на струе теплого воздуха, слегка покачиваясь.
Наверное, все мы шестеро инстинктивно соединили свои Мысленные Дары, чтобы помочь: во всяком случае, у меня до предела напряглись жилы на висках.
Саркофаг разломился пополам, верхняя часть плавно опустилась рядом.
Краем глаза я увидел охапку светло-рыжих волос, такую изобильную, будто она продолжала расти уже после Даяния Темной Крови — или в нынешнем сне.
Мехарет поднималась из гроба — спокойно, мерно, медлительно. Слепо оглянулась по сторонам, будто ее транс всё еще продолжался и она не узнавала никого из нас. Да и мы тоже, пожалуй, едва ее узнали: волосы отросли так, что закрывали не одну спину, а и колени, кожа стала розоватой (кровь с молоком, вспомнил я принятую на родине Ролана похвалу), глаза сияли, как весенняя трава, а не прежний голубоватый изумруд, осанка стала совсем девичьей.
— Что ж ты стала неподвижно, краса моя? Иди ко мне, — поманила ее Селина. — Иди. Пей от меня, сколько сможешь.
Эти слова были как будто выписаны на стене огненными буквами. Господи! Я вспомнил мою прекрасную и желанную врагиню Эвдоксию и ее опрометчивое желание принести себя в жертву прежней Царице Проклятых…Ее ужасную смерть…
Селина взялась рукой за «язычок» молнии и потянула его вниз, открывая высокую шею, длинные ключицы фехтовальщика. Мехарет так же плавно перешагнула через борт саркофага и ступила на пол.
— Ну же, поторопись, — снова заговорила Селина, — и пей. Забирай все мои имена.
Она простерла руки навстречу, и Царица мгновенно очутилась в этом объятии, приникла к обнаженной груди. Женщины опустились наземь, как влюбленные, и рыжеватые волосы почти исчезли под золотыми. Мы услышали двойное биение двух невероятно сильных сердец; два лэнских колокола с подголосками.
Я вскочил, ринулся, но мои руки стиснули с обоих сторон — пожатьем каменной десницы. Махарет и Принц.
— Твоя сестра ее убьет…убивает!
— Разве не в этом суть данных ею обещаний? — холодно спросила Махарет.
— Спокойно, Римус, Селина знает, что делает. Они обе знают, — ответил мне Грегор.
Тем временем облики обеих женщин претерпевали изменения: краски Селины становились бледнее, Мехарет — ярче. Даже волосы участвовали в превращении: на наших глазах Селина стремительно седела. Даже ткань длинного прямого платья Мехарет: его гранатовый цвет стал густым и переливчатым, словно живой пурпур.
