— Пусть Боги благословят нас, — улыбнулась я.
После этого уезжала я от вдовы в приподнятом настроении. Сейчас моя голова была занята болтовней господина Раскала и размышлениями, как я могу посодействовать успеху. Полная воодушевления я решила заехать еще и к Фьеру, чтобы посоветоваться с ним, как с человеком, который имел непосредственное отношение к судейским разбирательствам, однако его милость куда отбыл, и мне пришлось смирить свой энтузиазм. После этого я приказала вести меня в поместье, дядюшку я решила не навещать, пока не приду к полному согласию с собой. Мне не хотелось ставить его перед выбором: я или весь род. Это было тяжело и неприятно. Он любил меня, к тому же долг велел защищать женщин рода от любого посягательства и оскорбления. Но был еще весь род, который стал нам с его сиятельством поддержкой и опорой. Они все зависели теперь от меня и моих отношений с королем. А еще были три женщины со своими семьями, доверившиеся мне. Они тоже зависели от меня, вся их дальнейшая жизнь зависела от удачи затеянного предприятия, а значит, от государя.
— Проклятье…
При воспоминании о короле настроение мое начало портиться, но тут в помощь пришли слова магистра, и я понемногу расслабилась, вновь переложив на плечи виновного старания к моему возвращению. А потом мне припомнилось и упоминание состояния государя, и в это мгновение я ощутила даже нечто сродни удовлетворению. Выходит, ему тоже было больно. Что ж, пусть познает глубину той пропасти, в которую упала я, узнав о его измене.
Мне хотелось верить, что он все-таки увидит вину в себе, а не в том, кто раскрыл обман. Иначе все эти терзания бесполезны. Иначе выходило, что король переживает из-за огласки, а не из-за своего предательства. В первом случае он был мне противен, как любой лицемер, готовый творить мерзости, прикрывшись кем-то другим. А вот во втором я еще могла надеяться, что он хоть что-то осознает, сделает вывод, и тогда… быть может… когда-нибудь я смогу ему вновь довериться. Хотя бы ради других.
Признаться, сейчас я не верила, что можно вернуть и четверть того, что было между нами. Да что там! Само возвращение во дворец продолжало вызывать во мне ярый протест. При мысли об этом меня охватывало негодование, и негодование мешало принять душой слова магистра Элькоса. Разум был склонен с ним согласиться, но сердце…
— Надо перестать бесконечно думать об одном и том же, — сказала я сама себе. — Пусть всё идет, как идет. Да, именно так, — я выдохнула, и равновесие вернулось.
К поместью я подъезжала уже совсем спокойная, размышляя над тем, что стоит сделать в ближайшее время, а что можно считать второстепенным. И этот привычный ход размышлений действовал на мою душу, как обещанный настой магистра Элькоса, рождал бодрость и желание действовать. А еще я ощутила голод, впервые за эти дни мне по-настоящему захотелось есть, потому первое, что я произнесла, войдя в двери особняка, было:
— Накройте на стол, и пусть он прогнется от количества блюд. Я голодна, как волк в зимнюю стужу.
— Вас дожидается посетитель, — с поклоном произнес дворецкий, едва я замолчала.
— Накрывайте на две персоны, — машинально ответила я и застыла, осознав, что у меня появился гость: — Кто?
— Его сиятельство граф Дренг, — сказал дворецкий, и я выдохнула, потому что готова была принять кого угодно, только не короля, но именно ему указать на двери я не имела ни права, ни возможности.
— На две персоны, — повторила я. — И поживей, иначе я за себя не ручаюсь. Вы весьма аппетитны, Валдер, вы это знаете? Ваш филей должен быть невероятно нежным и сочным, так что берегитесь, — я подмигнула опешившему дворецкому, и он, осознав, что я шучу, склонил голову:
— Одной ногой я уже на кухне, ваше сиятельство. Филей мне дорог, к тому же он совсем неблагороден.
— Предлагаете обглодать моего гостя? — задумчиво спросила я. — Его сиятельство пойдет лишь на закуску, вы же видели, насколько он худощав. А потому спешите, Валдер, спешите, — пропела я и устремилась к лестнице.
Однако успела подняться лишь на один пролет, потому что сверху донеслось:
— Прочь клыки от моих костей, ваше кровожадное сиятельство, они вам не сдались.
Подняв голову, я увидела Дренга, перегнувшегося через перила.
— Дичи не должно подслушивать охотников, — заметила я. — Но вам не о чем беспокоиться, вы даже на вид невкусный. Доброго дня, Олив.
— Я аппетитный, — не согласился болтун. — А под красным Мирано и вовсе становлюсь изысканным. Доброго дня, Шанриз, — улыбнулся он и направился мне навстречу.
Приблизившись, Дренг скользнул по моему лицу пытливым взглядом, а после поцеловал руку и сам уместил ее на сгибе своего локтя.
— Вы чудесно выглядите, — отметил фаворит. — Свежи и прелестны.
— Спасибо магистру Элькосу, — ответила я с прохладной улыбкой.
— Я не то, хотел сказать, — помрачнел граф. — Простите, ваше сиятельство.
— За что? — удивилась я. — Не вы же меня терзали. Но оставим неверного ревнивца, о нем я вовсе не желаю разговаривать. Но вам, Олив, я рада. Идемте, сейчас нас накормят, а то и ваши кости уже начинают казаться мне съедобными.
Дренг мазнул по мне взглядом и проворчал:
— Признаться, уже и не знаю, о чем спорить. Не далее пары минут назад я уверял в своей аппетитности, а сейчас, глядя на ваш оскал, каковой вы выдаете за улыбку, очень хочу уверить в своей несъедобности. Однако это будет лицемерием, но и попасть вам на зуб не желаю. Сойдемся на том, что я аппетитен, но совершенно несъедобен.
— У меня от вас уже в висках ломит, — пожаловалась я и остановилась перед гостиной: — Прошу, ваше сиятельство. — А когда мы вошли и устроились в креслах, я задала главный вопрос: — Что привело вас ко мне, господин граф?
Дренг закинул ногу на ногу, некоторое время смотрел на меня, а после улыбнулся и произнес:
— И все-таки вы красавица, Шанриз. — Я ответила ему ироничным хмыканьем, и королевский любимец надменно продолжил: — Я признал это давно, причем, прилюдно, а потому ваше «хм» совершенно неуместно. — Склонив голову к плечу, я продолжала с интересом наблюдать за фаворитом.
Коротко вздохнув, Дренг достал из потайного кармана запечатанный конверт и протянул мне. Я его не приняла, лишь демонстративно задержала взгляд и вновь подняла его на своего гостя. Олив улыбнулся и сказал уже без всяких игр:
— Возьмите, Шанриз, вам понравится содержимое. Обещаю.
Я ожидала, что это будет новым посланием от короля, которое его фаворит доставил лично с единственной целью, чтобы убедиться в том, что оно открыто и прочитано, но последняя фраза графа поколебала эту уверенность. Все-таки забрав конверт, я посмотрела на печать. Это был оттиск государственной печати, а не личной, как бывало с письмами монарха, и потому, бросив на Дренга любопытный взгляд, я вскрыла послание и достала документ. Пробежав его глазами, я вновь поглядела на Олива.
— Это же… — начала я, но замолчала и жадно вчиталась в содержание документа. — Дарственная?! Он отдает мне…
— Тибад, — улыбнулся фаворит. — Теперь это действительно ваше графство. Оно отдано вам в полное владение с правом передачи по наследству.
— Боги, — сглотнула я, опять посмотрела на Дренга и вдруг рассмеялась, громко и издевательски: — Хороша взятка! — воскликнула я, ощутив прилив негодования. — За что именно? За измену? За то, что собирался со мной сделать, или же за пощечину?!
Олив промолчал. Его взгляд вновь стал испытующим. Отложив послание на столик, я поднялась на ноги и отошла к окну. Глядеть в него мне не хотелось, но на глаза неожиданно для меня выступили слезы, и нужно было их спрятать. Кажется, о покое говорить было еще рано, я лишь сумела задавить обиду, но не пережила ее, не переварила. Сейчас мне вроде бы полагалось радоваться, но вновь стало мерзко и горько. Откупается… Он всего лишь откупается!
— Шанни, — голос Дренга прозвучал мягко.
Я почувствовала, как его руки легли мне на плечи. Порывисто развернувшись, я прижалась лбом к груди графа и до боли закусила губу, чтобы вновь подавить ненужные страдания. Олив помедлил, а затем обнял меня. Он ничего не говорил, не гладил и не успокаивал, просто был рядом и ждал, когда минута слабости минует. Я была благодарна этому мужчине за его чуткость и понимание, а еще за поддержку, потому что, как бы там ни было, но он оставался другом короля.
