Не на некромантов облава, Ноль, а на нас — на сопротивление, которое сектантка приехала вычислять. На эту провокацию мы не смоги бы не отреагировать, верно? А так, представь, ситуация создана. Все держалось в секрете… ты как узнал, что облава будет сегодня? Ее спросил?
— Нет. Получил распоряжение к готовности по обычной служебной рассылке. Об облаве не говорилось напрямую, только… Ян, ты прав!
— Еще как прав. И Вилли вот-вот спалят, эти запароленные письма — провокация. Его найдут по следу вмешательства в личный компьютер, тебя вычислят по тому, что всем другим «подозреваемым» была рассылка на другие дни недели. А меня бы поймали, потому что именно в четверг какой-то левый дознатель-олух всполошил подразделение на поимку кучи сектантов, собирающихся негласно и под шум ловить некромантов. К счастью, я не успел этого сделать. Никто в этот день не переодевался патрульными и не стоял на входах в метро или центры, Ноль. Мы — едва не попались на удочку.
— С девушками и Вилли — решено. Уводим из-под удара точно, они с Евой общались в открытую. Ты, поклонник, пока в полутени, это еще вычислить нужно, что у практикантки за любовник из полиции. Троица не выявлен, я тоже. Есть возможность работать дальше. Секту возьмем за горло, никуда эти твари не денутся… Ивара надо вытаскивать срочно, и про этого Морса, настоящий он или нет, все выяснить. С Фортеном я встречался — брат на самом деле брат, он мне даже альбом с фотографиями из детства Ивара показывал, да и многие другие детали противоречат. А попадись Морс так, что его сразу в сверхсекретное отделение посадили, тогда бы фото не попало в систему. Сплошная путаница, кто-то ошибся в своей уверенности.
Троица подал голос:
— В клинике попытаюсь выяснить, что смогу.
— Мало быть осторожным. Если что, готовься каждый день, что придется покинуть должность. Дело ты себе найдешь и получше, чем обследовать трупы.
— Без сомнений.
Через какое-то время разговор иссяк, и Ян подошел. Наклонился:
— Не знаю, что с тобой сегодня, Ева, но перестань смотреть такими глазами. Затопляешь. — Шепнул еще тише, чем и так говорил: — Даже меня пробирает, хоть я тебе ни сном ни духом не муженек. Рехнулась так Нольда испытывать? Бегом в его машину, и вперед не садись, а то он еще вдруг вести не сможет. Троицу и Элен я сам развезу.
Думала, что Нольд сразу начнет спрашивать, как окажемся в салоне, но нет. Поехали молча и до дома добрались совсем поздно — в темноте и не разговаривая. Я все время держалась позади. Опять через другой подъезд, через крышу. Домой зашли, не зажигая света. Нольд закрыл двери в кухню и зал, ушел в спальню, плотно задернув в ней шторы и только в ванной включил свет, теперь это стало стандартной предосторожностью от тех, кто мог следить за квартирой с улицы.
— Ты на самом деле на меня злишься?
— Нет. Я злюсь на себя. Обманулся и заигрался в обычного человека… — Нольд глянул, и за пару секунд серую радужку поглотила голубая. Рыкнул: — Ева, не могу…
И кинулся.
Нашу первую близость на полу коридора я помнила только возвращением после. Наверное, тогда он был самым по-звериному беспощадным, и вот — теперь снова. Некромантское ощущение жизни ко мне не вернулось, забрав сознание в иной слой бытия, я осталась, как и Нольд остался в себе. Хрипел и кусался, хватал сильно и на пределе эгоистично. А рук не держал. Не сковывал. Распял на полу, порвав одежду и задавив весом — но все же любил, а не насиловал.
— Прости…
Нольд вздрогнул от боли, потому что я сразу приподняла голову и, дотянувшись зубами до плеча со всей силы его укусила. Кровь проступила через ткань рубашки, и второй раз так себя цапнуть он уже не дал, быстро увел руку и чуть отстранился.
— Иногда мне кажется, что ты больший зверь, чем я… острые зубы.
— Забыл, как предупреждала? Будешь испытывать чувство вины, загрызу в ответ так, что живого места не останется, ходи в шрамах.
Аквамарин не исчезал. Он едва заметно мерцал, делаясь особо заметными, будто голубизну разбавляли световые магические искорки. Нольд расслабленно выдохнул:
— Безумная некромантка. Глаза горят, а теперь и буквально — золотом… это из-за тебя меня так накрыло, это с тобой что-то. Что? Говори. Не выпущу, пока не скажешь в чем дело.
— Не сегодня.
— Сейчас.
— Я беременна.
— Для шутки и мести слишком безжалостно. В чем дело?
— Повторить, как глухому?
— Прекрати.
Он не поверил и голос дрогнул уязвимым и болезненным — обидой. На самом деле, будь это не правдой, более жестокого способа ранить Нольда не существует. Я не стала больше ничего говорить. Приобняв за голову и притянувшись, поцеловала в губы, почувствовав, как настороженно шевельнулись уши. А потом вдруг пальцы защекотало. Волосы у Нольда встали дыбом. Шевельнулись желваки, уши и шея погорячели, и русые недлинные пряди в миг взъерошились, сделав его лохматым. Он отстранился от меня резко, будто кто исподтишка за шкирку схватил, сел на пол, а я наконец-то смогла выбраться. Не сдержала улыбки — каким растерянным он выглядел: полураздетый, пришибленный шоком, смотрящий глазами распахнутыми и голубыми как два бездонных озера. Рубашка встопорщилась. Все телесные волоски, особенно заметные на голых ногах, тоже наэлектризовано стояли дыбом.
Думала будет трудно признаваться и видеть, как Нольд отреагирует, но оказалось легко. А зрелище полузверя в которого ударило молнией — неповторимо!
— Пойдем горячий душ примем. Одежду, кстати, даже не жалко — прощай инквизорский костюм, и ненавистные туфли в помойку!
Все же зря — нужно было переждать день похорон, а уже потом обрушивать новость о беременности. Нольда лихорадило ночь, и я не была уверена, что он хоть на минуту смог заснуть. Утром побрился с порезами, а непросохшие волосы время от времени топорщились влажными прядками, и он тщетно приглаживал их обратно пальцами. Пять-десять минут и Нольд опять становился лохматым.
— Машину вести сможешь?
Кивнул. Выпил свой кофе, сварил вторую чашку, осушив ее в два глотка, и пошел обуваться. Он так ни слова и не произнес с самого моего признания, превратившись в немого и отрешенного от мира Нольда. Кажется, что внутренние разряды никуда и не ушли, и били его, что ни язык, ни волосы не хотели слушаться. А мой шок,
