Всё моё тело онемело.
Мои руки холодные.
Мне трудно дышать.
Я не могу поверить в то, что слышу.
Роджер продолжает.
— Мне сказали оставаться дома из-за этого, — он указывает на свой лоб. — Я хотел…
— Всё в порядке? — это Найт. Голос у него сердитый.
Я поднимаю глаза и вижу, как у него на лбу пульсирует вена. Мышцы по обе стороны его шеи напряжены, и он сжимает обе руки. Его глаза прищурены на Роджере.
Моё сердце бешено колотится. Я смотрю на Роджера, который всё ещё смотрит на меня.
— Ты должен был что-то сказать. Ты должен был поступить правильно, — я говорю это без враждебности или гнева. Я встаю. — Пойдём, — зову Найту. Мне нужно убираться отсюда. Найт не может узнать, потому что я думаю, что он может просто убить Роджера голыми руками. Я могу просто позволить ему.
Я беру Найта за руку и оттаскиваю его, потому что он всё ещё смотрит на Роджера с такой ненавистью, что это почти осязаемо.
— Что, черт возьми, это было? — спрашивает он меня, когда мы идём к двери.
— Не здесь, — отвечаю я, вцепляясь в его руку всем своим существом. — Не здесь, — повторяю я, когда мы выходим на улицу.
20
Найт
Дорога домой кажется долгой. Хотя она длится всего десять минут. Никто из нас ничего не говорит, но напряжение зашкаливает. Мне приходится стараться не скрипеть зубами.
Чего хотел этот ублюдок?
Зачем он искал Шеннон? Как будто он только и ждал, чтобы наброситься на неё.
Я уловил конец их разговора. Не потому, что подслушивал, а потому, что у меня отличный слух. Для меня это не имело никакого смысла. По выражению лица Шеннон я понял, что между ними произошло что-то серьёзное.
Я чувствую, как она дрожит рядом со мной, пока мы едем домой. Она крепко держит меня за руку. Её сердце всё ещё бьётся чертовски быстро. Я подумываю сказать водителю повернуть назад, чтобы я мог надрать задницу этому придурку. Я этого не делаю, но только потому, что знаю, что Шеннон этого бы не хотела.
Я смотрю в её сторону, и она бледна, как привидение. Я заставляю себя дышать. Чтобы успокоиться. В подобных ситуациях терпение никогда не было моей сильной стороной. Мне нужно действовать. Я хочу это исправить.
Наконец-то, чёрт возьми, мы подъезжаем к моему дому.
— Спасибо, — произношу я это слово, выходя из машины. Водитель вздрагивает от моего резкого тона.
Я обхожу машину, чтобы помочь Шеннон выбраться. Я обнимаю её. Мы внутри через несколько минут. Я хватаю её за руку и пинком закрываю дверь, а затем веду её на кухню.
— Я в порядке, — шепчет она.
— С тобой не всё в порядке, — не соглашаюсь я. Я беру её на руки и сажаю на островок, чтобы быть с ней лицом к лицу. — Я принесу тебе газировку. Тебе нужен сахар.
— Что такое между тобой и сахаром? — она пытается пошутить, но я не поддаюсь. — Мне не нужна газировка, — настаивает Шеннон.
— Что тебе сказал тот ублюдок? — я рычу. — Что бы это ни было, не слушай его, — продолжаю я. — Он говорит через свою задницу, — я провожу рукой по волосам.
— Он почти сказал мне, что это он был за рулём той ночью, — её глаза наполнились слезами.
Слёзы.
Проклятье!
Моё сердце сжимается так чертовски сильно, что я едва могу дышать.
— Какой ночью? — затем я понимаю, о чём говорит Шеннон. — Что? — я практически кричу. Я делаю пару глубоких вдохов, стараясь не потерять самообладания. — Он вёл машину. Он проехал на красный свет. Он убил Эрика Камберленда, не так ли? — Она плачет. Тихие слёзы текут по её лицу.
Шеннон кивает один раз:
— Он признал это, но не так многословно, и только потому, что думал, что я помню, — она вытирает лицо. — Он думает, что я прикрывала его всё это время, — Шеннон пересказывает мне весь их разговор.
Оказывается, этот придурок ещё больший придурок, чем я когда-либо думал.
— Этот мудак позволил тебе взять вину на себя? — я расхаживаю по комнате. Я вне себя от ярости. Я перешёл от желания причинить боль Роджеру к желанию убить его. Уничтожить его. — Ты хочешь сказать, что яблоко от яблони недалеко падает. Его отец забрал его с места аварии, — я не могу поверить, что они могли так поступить с Шенноном. — Они скрыли улики. Он прикрывал своего лживого говнюка-сына. Это грёбаное безумие!
Она кивает, вытирает глаза и шмыгает носом. Шеннон прилагает все усилия, чтобы прийти в себя. В нынешнем виде, я думаю, она воспринимает это хорошо. Она бы покраснела.
— Ты почти два года корила себя за то, чего не делала. Это почти уничтожило тебя, — я возвращаюсь к ней, заглядывая в её большие, красивые глаза.
— Это почти уничтожило меня. Это правда, — она снова кивает. — Дело в том, Найт… Я вернулась сильнее. Я вернулась лучшим человеком, чем когда-либо была или могла бы стать.
— Этот подонок растратил твою жизнь впустую.
— Теперь мне нужно это пережить, — она обхватывает ладонями моё лицо. — Прямо здесь и прямо сейчас, — она запечатлевает поцелуй на моих губах. — Я не хочу говорить о Роджере, Молли или той ночи. Я хочу тебя… всего тебя. Я не позволю им разрушить ещё хоть одну секунду моей жизни.
Я киваю и запечатлеваю поцелуй на её губах.
— Я согласен, но мы с этим не закончили, — я обнимаю её. — Я не собираюсь отказываться от этого, Шеннон.
— Прямо сейчас мы ничего не можем сделать, Найт. Прямо сейчас я хочу жить, — она тяжело дышит. — Я хочу отпраздновать свою жизнь… с тобой. Я хочу чувствовать. Я хочу, чтобы ты заставил меня чувствовать.
— Это я могу сделать, — с низким рычанием я поднимаю её. Шеннон обхватывает меня ногами за талию. — Кажется, я обещал затащить тебя в свою постель.
— Ты так и обещал.
— Я также думаю, что обещал заставить тебя кончить пару раз, — говорю я, провожая нас в свою спальню.
— Ты и это обещал? — её глаза расширяются.
— Как ты думаешь, что я имел в виду, когда сказал, что буду наслаждаться тобой и опустошать тебя?
— Я не была уверена, — я опустил её рядом с кроватью. — Мне просто понравилось, как это звучит.
— Это платье нужно снять, — я трогаю ткань, отступая на шаг, чтобы лучше её видеть.
Шеннон кивает, а затем заводит руки за спину, чтобы расстегнуть молнию.
Я снимаю пиджак и бросаю его на стул. Следующей должна быть моя бабочка.
Шеннон медленно спускает платье по рукам, пока я расстёгиваю рубашку. На ней прозрачный чёрный кружевной лифчик. Я вижу её соски. Они пухлые и розовые. Её грудь идеального размера. Достаточно маленькие, чтобы они были задорными и высокими, но при этом достаточно упругими.
Я не могу отвести от неё глаз. Я снимаю рубашку, когда платье падает к её ногам. Шеннон прикусывает нижнюю губу и скрещивает ноги, выглядя смущённой.
— Я… я… — начинает говорить она.
Я вижу причину её смущения. Она такая естественная.
— Ты, блядь, идеальна, — бормочу я, имея в виду именно это. Мне похуй, есть ли на её киске волосы. У киски есть волосы. Если ей не хватает идеальной полоски или что там, блядь, сейчас в моде.
Кого это волнует?
Только не меня.
Она великолепна!
Шеннон улыбается и с трудом сглатывает, разглядывая меня. Её глаза становятся жадными.
Я возбуждён и твердею в штанах.
Я снимаю туфли и носки. Я вижу, как она делает то же самое.
— Не надо! — я ухмыляюсь. — Кроссовки остаются.
Она хмурится:
— Что?
— Если бы это были туфли на каблуках, они бы тоже остались. Мне нравятся эти кроссовки. Я думаю, ты потрясающая, Шеннон. Я хочу, чтобы ты их не снимала.
— Во время…? — она приподнимает брови. — Во время… секса?
— О да! — я киваю. — Тебе будет трудно кончать в этих кроссовках, впивающихся мне в спину… — я потираю подбородок и делаю вид, что обдумываю ситуацию. — Или на моих плечах. Может быть, твои ноги окажутся в воздухе… так много возможностей.
Её глаза широко раскрыты, и она выглядит шокированной. Моя девочка вот-вот лишится рассудка. Я не высокомерный — это простой факт.
