неожиданное: сильно толкает меня в грудь, и я с криком ужаса лечу спиной вперед в пропасть, на острые камни…
Я резко просыпаюсь вся в холодном поту, сердце отчаянно колотится в груди. Голову пронизывает острая боль, словно мой череп в самом деле только что раскололся о камни. Меня трясет, все болит, как будто переломаны кости.
Постепенно ощущение близкой смерти отступает, и я спрашиваю себя: что же это было? Обычный кошмар? Или… Отблеск?
Я сажусь в постели и пытаюсь выкинуть из головы страшное видение. Конечно, есть вероятность, что это всего лишь сон, плод моего воображения. Возможно, посеянные Дэмиеном сомнения проникли куда-то глубоко ко мне в подсознание и теперь заполняют собой сны и отравляют мысли. Но в глубине души я все-таки знаю, что это был Отблеск.
Этот раб, Кустос – или, вернее, Феникс, как я знаю его сейчас, – столкнул меня со скалы. Убил меня собственными руками. Просто взял и хладнокровно убил!
От этой мысли у меня холодеет в груди. Какой же Защитник станет убивать человека, которого должен беречь?
Я тихонько выскальзываю из-под одеяла и пробираюсь в холл. Свеча на столе прогорела и погасла, но в темноте мне удается рассмотреть, что Феникс спит в кресле у окна – переутомление все-таки взяло свое. «Правильно ли я поступила, доверив этому парню свою жизнь? – спрашиваю я себя. – Можно ли вообще доверять незнакомцу, которого я узнала всего неделю назад?» В голове все еще мелькают сцены из Отблеска. А вдруг Феникс на самом деле меня не защищает? Вдруг он просто похитил меня, как ту древнеримскую девочку? Может быть, он снова собирается меня убить? Если Танасу для чего-то нужна моя смерть, то вдруг и Фениксу тоже?
Мне в голову внезапно приходит, что Феникс сам назвался моим Защитником и у меня не было других источников информации. Ну да, в этой жизни он спас меня от Дэмиена и Охотников, и в Отблесках я видела, что его предыдущие воплощения тоже меня спасали. Но Отблесков бесконечно много, и кто знает, в скольких из них я погибаю от его рук.
Раз Кустос мог столкнуть меня со скалы, то и Феникс способен убить меня… как только захочет.
Мне вдруг становится страшно оставаться с ним рядом – не понимать его целей, подозревать во всем. С учетом последнего Отблеска кажется, что мне будет куда безопаснее рядом с родными и друзьями, чем с этим убийцей.
С кроссовками в руках я пробираюсь через холл к выходу. Когда я толкаю дверь, руки ощутимо трясутся. Босиком выскальзываю за порог, в ночную темноту. От дыхания в холодном воздухе повисают клубы пара. Отчаянно надеясь, что Феникс спит крепко, я бесшумно прикрываю за собой дверь и как можно тише иду по съезду обратно к дороге. Зубы стучат от холода, острая щебенка больно ранит босые ноги.
Добравшись до дороги, я поспешно надеваю кроссовки и пускаюсь бегом. Знакомые лошади в загоне удивленно фыркают, когда я пробегаю мимо. В небе ни звездочки, только тускло поблескивает растущий месяц. Я бегу по узкой дороге почти в полной темноте и понятия не имею куда – только бы подальше от Феникса.
32
Вдалеке виднеются неясные неоновые огни, по которым я выхожу к шоссе и заправочной станции. Еще очень рано, все закрыто, в здании темно и пусто. Никого нет, только на площадке перед заправкой жужжат флуоресцентные лампы в фонарях и светится на обочине зеленая неоновая вывеска.
В углу площадки я обнаруживаю будку с интернет-телефоном: маленький квадратный дисплей, металлическая клавиатура и древняя шариковая мышка, никто такими обычно не пользуется. Порывшись в карманах, я нахожу последнюю оставшуюся монетку в один фунт и собираюсь было немедленно позвонить родителям, но в последний момент передумываю. Если мой дом и в самом деле под наблюдением, как говорил Феникс, то звонок немедленно перехватят Охотники. Так что вместо этого я выхожу в интернет: я где-то читала, что в некоторых мессенджерах и социальных сетях звонки и сообщения шифруются. Я захожу в свой аккаунт, нахожу страницу Мэи и звоню ей по видеосвязи – только бы она не выключила на ночь телефон!
Бесконечно долго в тишине звучат длинные гудки. Наконец, как раз перед тем, как звонок автоматически прервется, на экранчике появляется сонная Мэи.
– Дженна? – изумленно бормочет она, еще не проснувшись. – Это правда ты?
Я пододвигаюсь ближе к экрану, чтобы она могла разглядеть меня в темноте:
– Да. Прости, что разбудила тебя, но мне больше некому было позвонить.
Мэи зажигает лампу у кровати, поспешно садится и протирает глаза.
– Нет, что ты, я так рада! И я так волновалась, тут все прямо с ума посходили, когда ты пропала. Ты как, все нормально?
– Я… я нормально, да, – старательно улыбаюсь я в камеру. – Ну, по крайней мере не ранена, ничего такого.
Моя подруга облегченно вздыхает:
– Ну слава богу! Твои родители будут так счастливы! Ты им уже звонила?
Я качаю головой:
– Нет, я тебе первой позвонила. Как они там?
Мэи морщится:
– Не очень, если честно. У ваших дверей все время торчат журналисты, каждый день приходит полиция. Твоя мама плохо выглядит, вся бледная, похудела совсем. А папа… ну, он как будто не в себе все время. И они уже не знают, что думать. На самом деле я тоже не знаю. – Она вопросительно смотрит на меня: – Ты же видела, что о тебе пишут в новостях?
Я тупо киваю. Мне невыносимо стыдно, что родители так мучаются из-за меня.
– Кое-что видела, да. Понятно, что ничего хорошего, – отвечаю я.
– Это точно, – соглашается Мэи. – Ну то есть тебя похищает из полицейской машины неизвестный террорист, потом арестовывают за кражу в Арундельском замке, а до того ты еще сбегаешь из-под охраны с этим твоим Фениксом. Сначала в газетах тебя жалели, но теперь уже обвиняют в том, что ты как-то участвовала в теракте на Клэпхемском рынке. Ох, Дженна, скажи, это правда?
– А ты сама как думаешь? – резко отвечаю я. Мне очень обидно, что лучшая подруга во мне сомневается.
На секунду кажется, что Мэи в замешательстве, потом она мягко говорит:
– Нет, я ничему из этого не верю. Но некоторые в школе говорят – ну, знаешь, какие они, – так вот, говорят, что ты, наверное, просто влюбилась в этого Феникса.
– Влюбилась? – возмущенно переспрашиваю я.
– Ага, но не совсем так, как ты думаешь. Кажется, это называется Стокгольмский синдром.
Я морщу лоб:
– Как-как?
– Стокгольмский синдром. Это когда заложник начинает доверять и сочувствовать похитителям, перенимает их идеи, в конце концов может даже присоединиться к ним.
Я вспоминаю о том, как росла моя привязанность к Фениксу, и думаю, что Мэи в самом деле может быть права. Возможно, я действительно утратила здравый смысл, а Феникс просто манипулировал
