— Иными словами ты можешь делать это каждый день? — возмутилась Сандра, сверкая глазами.
Эрик с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, настолько нелогично былое ее возмущение. Ведь буквально несколько минут назад она еще билась под ним в экстазе, а сейчас обвиняла его в этом.
— Сомневаюсь, малыш, — Эрик провокационно погладил ее пупок, круговыми движениями скользя наверх. — А ты бы хотела этого?
Сандра хотела было уже отрицательно покачать головой, но рука его добралась к этому времени до груди, и дыхание перехватило от пробуждающегося вновь чувства.
— Ты… ты ведь говорил… говорил, что нельзя… — продолжить свою мысль она не смогла, прикрывая глаза и отдаваясь во власть его рук.
— Правильно, — подтвердил Эрик, сжимая сосок. — Просто за эти дни я настолько накопил в тебе своей энергии, что твое тело может некоторое количество ее рассеять, не причиняя особого вреда. Но баловаться мы этим больше не будем. Прости, малыш.
Приподнявшись, он коснулся губами ее носика и внезапно перевернулся, подминая под себя.
— А сейчас время отвечать за свои действия и восстанавливать твою энергию, — многообещающе протянул он, склоняясь над ней.
Полночи Эрик не давал ей спать, раз, за разом доводя до пика, насыщая своей энергией все ее тело. Под конец Сандра обессиленная, не в силах поднять даже руку, но в то же время, чувствуя небывалый внутренний прилив, сама запросила пощады. Усталость, владевшая ею, была желанной. Глаза ее слипались, поэтому, подтянув Сандру к себе, Эрик ласково прижался грудью к ее стройной спине и натянул на них еще в самом начале сброшенную на пол простыню. Последнее, что она почувствовала, прежде чем провалиться в сон, это нежный поцелуй в обнаженное плечо.
— Ты самое драгоценное, что есть в моей жизни.
Сандра не была уверена, на самом ли деле звучали услышанные ею полушепотом слова или это было ее пробуждающееся во сне воображение.
* * *
С небес обрушился холодный, монотонный дождь, крупными каплями выбивающий дробь по крышке гроба. Он словно оплакивал горе клана Блюзтеров, чутко чувствуя их состояние, и, скорбя вместе с ними, отдавал им свою дань уважения. Еще с утра на спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи. Члены клана неподвижно застыли у могилы, не обращая внимания на погоду, весьма ярко выражающую их несчастье. Они все еще не могли поверить, что предводителя, которого они ждали столько лет, больше нет. Сначала отец Кевина, переживший свою жену буквально на два месяца и добровольно ушедший следом за ней. Это было предсказуемо. Мало кто может прожить без своей пары долго. Теперь его сын, вернувшийся в клан только несколько лет назад. Нет, конечно, правил все это время ими он, но жить предпочитал в семье, которая вырастила его за своего сына. Кевин так никогда и никому ничего не рассказывал, просто однажды вернулся в родовой дом со всеми своими вещами, поселившись в нем окончательно. А они и не стали спрашивать, довольные тем, что их предводитель наконец-то поселился в своем родовом имении. А теперь его нет…
Проклятый клан.
Дождь глухо лил свои слезы, роняя их на влажную землю, жадно впитывающую ее соленые капли, превращая ее в черную слякоть под ногами, комьями налипающую на обувь присутствующих. То, что не успевало впитываться землей, маленькими ручейками журчало в траве, тонкими ленточками пробираясь к вырытой на рассвете яме, и находило в ее недрах временный приют, пока земля нехотя не соглашалась принять ее живительную влагу. Ей было все равно, чем питаться, головной она не оставалась никогда.
Селена стояла над могилой, безжизненными глазами скользя по тому месту, где найдет последнее упокоение тело ее мужа. Здесь, в удаленной от дома части сада, под ветвистым дубом, Кевин время от времени прятался ото всех, иногда теряя веру в непогрешимость выбранных решений, и пытался найти в этом месте покой и душевное равновесие. Ему нравилось сидеть на выступающем из земли корне дерева, превосходно выполняющем роль удобной скамейки, и наблюдать за наступающими сумерками. Она так никогда и не могла понять, почему именно здесь, в этом месте он любил следить за темнеющим небом, теряющем свои краски, а не в сердце сада, наполненного энергией его клана. Лишь однажды муж обронил, что его сердце уже заполнено красотами другого сада, чей дом он считал своим на протяжении долгих лет, пока рос в нем.
Когда встал вопрос о том, где хоронить Кевина, Селена категорически отказалась от места радом с его отцом. Нет, за все время, пока они были женаты, он никогда не выражал к своему родителю негативных чувств, но она давно заметила, что Кевин, никогда не навещал могилу отца, никогда не говорил о нем, старался даже не упоминать. Столько вещей, которые она даже не удосужилась узнать! Считала, что у них все время впереди, еще успеется…
Теперь слишком поздно.
И когда женщина принимала решение об этом месте… Как же она хотела уничтожить это дерево, разнести его на щепки, оставив лишь воспоминания о нем, некогда росшем на этом участке. И знала, что никогда этого не сделает. Не посмеет. Больше нет. А он будет продолжать наблюдать за своими закатами, любуясь солнцем, уходящим за горизонт и окрашивающим небо в розовые тона.
Сейчас не осталось даже этих чувств. Стоя над могилой, Селена чувствовала за спиной холод дуба, своими широкими листьями защищавшего ее от упрямого, хмурого дождя, но даже те редкие капли, что падали сквозь них, не беспокоили женщину. Ей было все равно. Чувства ушли еще несколько часов назад, оставив после себя выжженную ими дотла душу. Слезы уже не катились по ее щекам, прокладывая влажные дорожки по неестественно бледной коже. Не сравнить с тем, что было накануне, когда, наконец, разродившись, она смогла почувствовать свою потерю. Стоило только эйфории от того, что родила прекрасную девочку, пройти, остыть немного, и сердце заскребла тоска. Острое беспокойство прокрадывалось в душу, не оставляя места больше ничему, стремительно перерастало в панический страх и отчаяние. Хотелось рвать на себе волосы от безысходности. Селена требовала найти Кевина, зная, что случилось что-то ужасное, непоправимое, но до последнего старалась гнать от себя эти мысли. До тех самых пор, пока Дрю, бледный, осунувшийся, трясущейся рукой не положил перед ней обручальное кольцо мужа, пряча глаза.
Как же она кричала… не верила… не могла… оглушенная… Но кольцо, которое муж никогда не снимал, упрямо стояло перед глазами, не желая исчезнуть. Душа ее рвалась на тонкие нити…
Что-то ушло из женщины. Жизнь покинула ее глаза, оставив только пустую оболочку. И одно единственное 'почему'. Но даже это ее больше не волновало.
