– Я и не учу, – отвечает Джей, будто защищаясь, словно она поймала его на чем-то. Словно это он должен объясняться.
Странную они представляют собой троицу, объединенные тайной размером с Тихий океан, ведущие нормальную с виду жизнь в причудливом мирке частной школы. С баскетбольной площадки неподалеку доносится скрип кроссовок по асфальту. Низкорослый пухлый парень забрасывает три раза подряд с трехочковой линии. Люси хочется спросить Джея, откуда он знает, как по-французски будет «лягушка», если не учит язык, но вопрос кажется совершенно несущественным по сравнению с тем, что произошло в эти выходные.
– Ты в порядке, Джей?
– Моя мама – француженка, – говорит он вместо ответа.
– Так вот откуда взялась grenouille, – догадывается она, и он ухмыляется и шепотом, себе под нос, поправляет ее произношение. – Но это не объясняет, почему от тебя сегодня слова не дождешься. Все это было чересчур?
Он пожимает плечами, расслабленно, неторопливо. Совершенно нехарактерный жест для Джея с его резкими, импульсивными движениями.
– Да я думал просто. – Он запускает руку в сумку, достает журнал. Обложка вся помята и покрыта криво нацарапанными надписями, рисунками и какими-то разводами. Страницы обтрепаны; у некоторых загнуты уголки, а на обложке корявыми зелеными буквами написано DIRT RUG.
– Джей, – осторожно начинает Люси. Его настроение ей непонятно, и она не знает, как получше выразить свои мысли. Она взглядывает на Колина, который, к счастью, увлеченно читает. – У тебя в голове никогда звучит такой голос, который говорит тебе: то, что вы собираетесь сделать – чистое сумасшествие
– У меня-то звучит, – отвечает он. Потом кивает на Колина. – А вот у него – никогда.
Уж конечно, Колин выбирает именно этот момент, чтобы поднять взгляд от книги:
– Чего это у меня нет «никогда»?
– Инстинкта самосохранения. Ты никогда не сворачиваешь перед спуском или прыжком. Не значит, что у тебя всегда получается, но пробуешь ты всегда. Ангела у тебя на плече точно не сидит.
Вновь склонившись над журналом, Джей тихо добавляет:
– Только дьявол.
Колин смеется, и Люси кажется, будто кто-то сжал ее сердце в кулак.
Джей продолжает:
– Поверить не могу, как все прошло у озера.
– А как оно прошло? – осторожно спрашивает Колин.
Люси начинает составлять в голове извинение, подбирая простые, но действенные слова, чтобы Джей понял, насколько она ценит то, что он для них сделал – больше, чем он думает. Она думает, что надо бы добавить – они больше никогда не попросят его об этом, но слова никак не желают вставать на место.
Но вместо того, чтобы выразить свою озабоченность, Джей ухмыляется Колину, медленно, до ушей.
– Оно сработало. То есть ты только посмотри на себя. Ты в порядке. С ума сойти можно, мы в самом деле можем это сделать. Я просто в себя прийти не могу. И почему народ этим не занимается? Мне самому хочется этим заняться.
Колин уже кивает и, стоит Джею кончить, включается в разговор, который тут же переходит в узкоспециализированное русло. И, хотя Люси знает, что ей бы надо беспокоиться, все внутри нее поет от облегчения. Ясное дело, прыгать в замерзшее озеро – это как любой другой экстремальный спорт. Думаешь, что вот-вот умрешь, но вместо этого получаешь адреналиновый приход всей своей жизни.
Она ненавидит свою реакцию, ненавидит это спокойствие. Ненавидит то, как ей хочется опять заполучить Колина в озеро. Ненавидит ничего не понимать.
Поэтому Люси не может слушать, как они увлеченно планируют очередное погружение; слишком уж похоже на соучастие в преступлении, а поощрять это безумие ей не хочется. Так что она встает и, похлопав Колина по коленке, сообщает ему, что идет прогуляться. Несмотря на всю свою внутреннюю борьбу, при одной мысли о том, как Колин будет погружаться в воду, или о том, как они снова встретятся на тропинке, она чувствует прилив сил, энергию, обволакивающую кости, пульсирующую в мышцах. Ей не хочется, чтобы он узнал об этой ее странной силе, но она знает, что, сколько бы она ни убегала, от себя самой ничего не скроешь.
Может, это из-за того, что она умерла рядом с озером? В этом и есть связь между ними? Может, если бы она узнала, что происходит с другими призраками школы, ей стало бы понятнее, почему она вернулась и почему она способна брать Колина с собой, в свой мир. Сестренка Колина погибла на школьной дороге, и ее мать съехала с моста со всей семьей, вероятно, пытаясь ее найти. Теперь, когда Колин знает, как войти в ее мир, будет ли у них все по-другому? Смогут ли они поддерживать равновесие между двумя мирами? Где умер Генри, и куда он уходит, когда исчезает?
В библиотеке Люси прочесывает архивы в поисках любой информации о Генри Моссе. Имя всплывает несколько раз: дантист в Атланте, звезда футбольной команды в старшей школе Августы. А потом – история о двадцатидвухлетнем студенте колледжа из Биллингса, убитого во время похода случайной охотничьей пулей в лесу на территории школы Св. Осанны. Откинувшись на спинку стула, она глядит на фотографию Генри, сделанную незадолго до его гибели, где он улыбается такой знакомой широкой улыбкой.
Кэролайн Новак была сбита грузовиком, следовавшим в школу. Генри погиб в лесу. Люси умерла у озера.
Все они вернулись, и не просто так, а ради кого-то: безутешная мать, мальчик, больной раком, и сирота, помешавший убийце найти себе кто знает сколько жертв.
– Но почему мы исчезаем? – спрашивает она вслух, рассеянно потирая ставшую вдруг ощутимой руку. Она начинает подозревать, что возвращается в озеро и что всегда была там. Что насчет остальных? Может, они тоже блуждают в неком зеркальном отражении этого мира, каждый раз, когда исчезают?
Ей надо найти Генри. Ей нужно спросить его, в какие моменты он ощущает себя сильнее и плотнее, и чувствовал ли он нечто противоположное прямо перед тем, как исчезнуть. Но все это нужно выяснить, не выдавая, что она сама чувствует себя лучше всего каждый раз, как Колин чудом избегает гибели.
Найти его оказывается совсем не трудно; он сидит и читает на скамейке под большим кленом у здания арт-студии. Завидев ее, Генри встает, зовет ее по имени и жестами зовет присоединиться. Они поднимаются по лестнице и вместе проходят через тяжелые двери, как раз когда за их спиной начинает падать снег.
– А где Алекс? – спрашивает она.
Генри машет рукой назад, в сторону школьного двора.
– На английском. Мне надоели уроки по истории, на которых я сижу в этом семестре. Воспоминаний о прошлом у меня особо не сохранилось, и такое чувство, что я все это уже слышал.
Подмигнув, он тянет ее за рукав, и она следует за ним в просторный актовый зал, вниз по длинному центральному проходу в оркестровую яму. Их шаги отдаются эхом в рукотворной пещере для музыкантов, и все же легко можно сказать, что они совершенно одни. Упади на сцене иголка – им было бы слышно.