— Ты действительно прав.
Потом улыбка пропала.
— Твой другой друг… тот, что вроде сошел с ума в Бостоне. С ним всё в порядке?
Алексиос посмотрел на Конлана, который кивнул.
— Бреннан в порядке и не помнит о своем нехарактерном поведении. Однако мы решили, что его следует держать от тебя на расстоянии, так как что-то в тебе заставляет его реагировать… враждебно.
— Черт побери, вы ребята умеете красиво выражаться, — протянула она, внимательно глядя на них. — Враждебно реагировать. Интересно вы завернули.
— У нас нет сейчас времени рассматривать это, даже если бы мы склонны были подумать об этом, — рявкнул Вэн. — Бреннан не будет находиться поблизости от тебя. А ты останешься в Атлантиде, пока мы тебя проверяем.
Прежде, чем она успела возразить, что было ясно по ее губам, Вэн криво улыбнулся.
— Проверка фактов, проверка фактов, проверка фактов? Прямо с твоих губ ко мне в уши.
— Ладно, — ответила она. — Думаю, что соглашусь, так как другого выхода нет. Я даже не знаю, как мы здесь оказались, а дворцовые слуги не слишком-то близки к человеческой пленнице.
— Ты — наша гостья, леди Тиернан. — сказа Конлан, и снова его королевское происхождение стало ясно всем. — А не пленница.
— Но мы проявим недобросовестность, если не проверим твою историю, как ты сама понимаешь. Дай нам несколько дней, и вернешься в Бостон, чтобы продолжить свою работу.
— Если говоришь правду, — добавил Алексиос.
— Правда, всегда правда, сияющая в движущихся песках нюансов, намерений и обмана, — прошептала Тиернан, глядя вдаль. — Я говорю правду так, как вы даже не сможете представить.
По позвоночнику Алексиоса прошла дрожь. Что-то определенно было не так с Тиернан Батлер. Вероятно, им бы стоило это проверить.
Конлан наклонил голову.
— Мы надеемся, ради нас всех, что ты говоришь чистую правду. Если вампиры дошли до настоящего уничтожения мозговых процессов у людей, тогда мы должны ответить им.
Принц снова склонился над картой.
— Может быть, у тебя и будет свой Пулитцер.
Тиернан хотела было ответить, но Алексиос понял по словам Конлана, что тот отпускает девушку.
— Если ты пойдешь со мной, Тиернан, я, разумеется, найду удобную…
— С ней хочет встретиться Эрин, — прервал его Вэн. — Она в Храме и сказала, что проведет экскурсию для Тиернан.
— Храм? — глаза девушки засверкали, и Алексиос уже научился узнавать журналистское рвение. — Какой Храм?
— Храм Нереид, — ответил воин, указывая на дверь. — Еще одни мифические создания, о которых мы говорили ранее.
Пока она осыпала его вопросами, Алексиос сумел направить ее к двери. Он открыл дверь, чтобы она вышла первой, а потом повернулся к Конлану и Вэну.
— Я буду готов, что бы вы ни решили.
Они кивнули одновременно, выглядя в этот момент одинаковыми близнецами, а не просто братьями.
— Мы знаем, — сказал Конлан. — Как только Аларик вернется, мы спланируем наши следующие шаги.
— Сначала Джастис, — сказал Вэн, и решительность его голоса была похожа на клятву. — Потом Анубиза и Отступники.
Алексиос кивнул, совершенно согласившись с таким планом. Он закрыл за собой дверь и пошел спасать охрану от вопросов Тиернан, повторяя клятву про себя.
Сначала Джастис[25], а затем — правосудие.
Репортерше бы это понравилось. Напоминало заголовок для первой полосы.
Атлантида, пещера
Джастис заставил себя сделать то, против чего боролся сотни лет. Он открыл щиты в своем разуме и отпустил нереидскую половину своей души. Сначала его ответом было молчание, словно Иной насмехался над ним.
Как будто он ждал слишком долго.
Однако постепенно сила, словно жидкий огонь, закружилась в невосприимчивых уголках его разума. Жар наполнил его тело, сверкая и переливаясь по его венам и артериям, как кровь, смешанная с шампанским.
Наконец-то, наконец-то ты воззвал ко мне, и пригласил показать мою силу. Голос нереида раздался в его разуме с грохочущими ударами, словно тот исполнял триумфальный марш.
— Я воззвал к тебе, чтобы разделить твою силу, — вслух ответил Джастис. — Если мы не сможем выбраться из пещеры, то тебе это тоже ничем хорошим не светит.
Кили нахмурилась и озадаченно посмотрела на него, и он понял, что напоминала его часть разговора.
— Я не сумасшедший, я лишь разговариваю сам с собой, — ответил он. — Единственный способ выбраться отсюда — если моя нереидская часть научит меня тому, чего я никогда не знал. Нас сюда перенесла не атлантийская способность. Я не уверен, что сделал и как. Нереид знает, так что я научусь.
— Это, вероятно, тема на потом, но, не кажется ли тебе, что говорить о своей половине в третьем лице — не слишком разумно? Разумеется, вы себя называли «мы», так что я полагаю, что это всё относительно, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Я соглашусь на всё, что поможет нам выбраться отсюда.
Джастис улыбнулся ей, как он надеялся ободряюще, а потом закрыл глаза и погрузился в своё двойственное сознание. Воронки и спирали светящегося цвета танцевали во тьме в его разуме, как будто нереидская половина была призмой, отражающей самые яркие камне в пещере.
Хотя он не понимал природу высвобожденной силы, он ясно чувствовал ее мощь. Он всегда обладал сильными способностями в атлантийской магии, но это было нечто другое. Темнее. Не более могущественное, а просто Иное. Глина, вылепленная скульптором с загадочными намерениями.
Его разум перемещал новые понятия. Новые конструкции. Другая точка зрения на вселенский порядок.
Вопрос передачи. Знание и техника засветились перед ним. Это было так просто; разумеется, он мог это сделать. Разумеется, он сделал это.
Разумеется, он мог сделать это снова.
Это — простой процесс. Он жертвовал своим положением во вселенской материи. Это была ссуда — ничего больше. Мгновенное возвращение к энергии создания. Он представит себя и Кили там, где он хотел, чтобы они находились, и они пройдут сквозь волны, являясь частицами этого потока.
Он это видел. Он это слышал, касался, пробовал на вкус. Куда бы он ни смотрел, лучики энергии танцевали и играли. Проходя по материи самой жизни. Было так просто скользнуть в эту энергию. Оседлать ее.
Он повернулся к Кили и, по настоящему увидев ее, рассмеялся, испытывая внезапную радость. Сверкающие лучики оранжевого, жёлтого и красного летали, переливаясь, вокруг неё. Она существовала внутри калейдоскопа всех оттенков заката, увенчанная ярко рыжим пламенем волос. Она представляла собой силу, изумление, невинность, но присутствовали также тёмные оттенки. Проблески охры переходили в насыщенный оттенок красного дерева, указывая на негатив. Боль в ее прошлом.
