При упоминании медиков я вспомнил о моем милом нейрохирурге и ужаснулся: как же я пса поставил впереди человека. Впрочем, она была жива, не так уж и постарела — это я интуитивно почувствовал в тот миг, когда о том спросил, — горюет, но созревает в своем решении, и теперь я смогу повернуть вспять ее возраст, отдалить от нее зло, дать ей… невероятное.
Мы ехали быстро по человеческим меркам — лифт оказался скоростной — и тем не менее затратили немало времени, отчего я заключил, что мы и вправду возвращаемся из далеких глубин.
Это коридор был еще шире, еще светлее и неплохо обустроен: ничем казенным даже не пахло, устрашающая медтехника была упрятана с глаз долой.
— Хорта мне! — патетически воскликнула Селина, едва мы выгрузились где-то посередине этажа и она сумела поймать какого-то юнца из местных. — Только не врите, что оперирует. Стоять под прожектором или над прозектором — силенка уж не та, и давно. Ах, ест? Да сколько же можно! Как ни приду, всё одно и то же. Должно быть, подбирает последки удавшихся операций. Страшно подумать, что тут происходит после творческих неудач.
За самой импозантной из дверей (ее отмечала непонятная мне закорючка) зашевелились, из щели выклубился невероятно аппетитный запах: соя с овощами, но в какой-то особенной приправе. Вслед за духом еды в щелку наполовину проник хрупкий, тощенький старикан. Вот он-то явно уже разменял упомянутую «сотняжку» и перешел в следующий за ней миллениум.
— О. Карди! — воскликнул он с подъемом. — Сколько лет, сколько зим! И, вижу, в хорошей компании.
— Зато ты один, не считая тушёного кролика а-ля гатто.
— Обижаешь. Вегетарьянец я.
— Что неудивительно при роде твоих занятий, хотя только что я сама подвергла это сомнению.
— Да вы проходите, — старикан галантно отодвинулся, пропуская нас в помещение. — Располагайтесь в креслах.
Кресла были что надо: антикварный утрехтский бархат из коричневой шерсти, капковая обивка, форма из тех, что ныне именуют эргономичными. И ровно по числу прибывших. Сам Хорт разместился на причудливом седалище, безусловно предназначенном для сохранения осанки — и строго лишь для этого. Он определенно наслаждался зрелищем дамской прелести, размноженной в трех экземплярах.
— Это всё мои друзья, Хорт. Не сверли глазом, не трогай и сам не испускай призывных ароматов.
— О-о. Есть-пить будете?
— Литр кумыса и семь чашек. Они не захотят, так я одна выдую.
Очаровательная сестра милосердия в плотной косынке, закрывающей волосы, — должно быть, помощница на упомянутых операциях — кивнула в ответ на приказ и ушла из комнаты.
— Я ведь к тебе с просьбой. Нужно шесть карт на выход. Время — как им будет удобно. Имена и диагнозы на твое усмотрение. Надеюсь на изобретательность в подходе.
Он замялся.
— Мне открыть перстень? — Взгляд и голос стали… ну, как индийский булат. Серые и острые.
Хорт кивнул.
— Сделаем, не разговор. Жаль, что так быстро.
— А пока делаете, выйди сам и проследи, чтобы нам не помешали.
Когда он вынес свое тонкое тело наружу, Селина быстро проговорила на языке мыслей — да, она овладела им, и еще как!
«Я здесь останусь. Поэтому давайте расставлять точки над всеми i, а также другими гласными. Время здесь иное, чем во всем надземном мире. Причина и следствие нередко меняются местами. Вот Мехарет заняла мой саркофаг исключительно по той причине, что мне понадобилось для поиска освободить его от находившегося там в другой реальности моего костюма. Этот саркофаг и оказался единственно пустым изо всех — не считая лисьей фигурки. Но Грегор именно для того ее и обронил, чтобы возникла причина для Мехарет — встать из гроба навстречу нам. Но сейчас важны не абстрактные, а очень конкретные материи».
«Куда мы выйдем. В ночь или в день», — подтвердила Махарет.
«Именно. И тут я ничем не могу помочь. Когда мы там, у ворот, заснули, наверху был поздний вечер, так что вообще полная неопределенность. Однако вы три очень сильны, а тут и надо лишь поискать в мозгу охранников, какое время суток наружи. Внутренним-то жильцам всё равно, они на свой собственный лад живут месяцами».
«Три. А не трое. Как же мужчины?»
«Пока они будут со мной».
«И ради такой малости вы играете с нами в секреты?»
«Нет, не ради того. Для того, чтобы безопасно выйти, я сейчас использую ту самую неуемную жажду Мехарет. Тридцать лет назад она чересчур наследила, а я не была столь уж влиятельна. Неужели вы полагаете, что из-за нас семерых время сдвинулось по всей планете Земля? Стоит вам выбраться отсюда, и вы попадете в привычное вам обиталище, а кусок времени, что был нарочито создан, схлопнется. То же произойдет и с мужчинами — во второй раз».
Я тихо рассмеялся вслух. Моя Ройан по-прежнему молода и прекраснее всех, мы будем снова дружить домами. Стоит, пожалуй, ее сводить на этот самый Медицинский Уровень, раз он такой несекретный. А что до моего дорогого собакевича — предсказание ему выпало недурное, надо постараться и его исполнить как следует.
«Я поняла. Эти удивительные игры со временем вы ведете тайно от своих коллег. И рискуете?»
«Можно и так сказать».
Как раз в это мгновение в дверь стукнули костяшками пальцев.
— Что там?
— Пропуска. И кумыс. Всё как заказывали.
— И у меня всё, — Селина открыла дверь и впустила Хорта. За ним следовала юная медичка, неся на серебряном подносе большую плоскую кожаную флягу с перехватом на талии, окруженную пиалками той же работы.
— Так, сначала дело, потом развлечения.
Она бегло просмотрела пластиковые квадраты.
— Хм, и фото имеется. Забавно, что даже не одно на всех дам, а разные. Ловкачи, однако! И диагноз. «Острая свето- и солнцебоязнь». Берите каждый свое.
Селина рассовала бумаги по кармашкам наших комбинезонов, документ Мехарет отдала в руки Джесс.
— Прощайте и не поминайте лихом.
Всё же на самом пороге Махарет спросила:
«А что там насчет цветущих цепей?»
Старая женщина рассмеялась и ответила всем и вслух:
— Дороги в мое «я» открываются только любви. Той, что не хитрит и не ищет своего. Вот и вся премудрость!
Когда наша новая Триада отбыла, Селина ринулась к фляге, откупорила и понюхала.
— Почему-то здесь производят лучший кумыс во всем Динане. Ну, конечно, поят кобылиц и запаривают овес подогретой водой с горного ледника, на сено пускают отборные травы со здешних альпийских лугов, а сами лошади берутся из семей, прославленных высокими удоями. Но и это полностью не объясняет чуда. Распивать сии нектар и амброзию в одном флаконе следует с торжественностью, к которой хирургическая атмосфера не располагает. Вот что: пойдем ко мне. Только туда снова надо спускаться.
