Он. Испугался. Если бы мостовая Москвы вдруг призналась Ладону в любви — он удивился бы меньше. Сам Клавдий испуган.
Ге нежно погладила его макушку, окинула всех взглядом, села рядом.
— Все уже в порядке? — Ее вопрос прозвучал утвердительно.
— Ге, ты же знаешь? Что тут происходит?
Она была оракулом. Великим, величайшим в истории. И — самым молчаливым в этой самой истории оракулом.
Вздохнула. Поежилась. Клавдий нежно обнял свое чудо, одной рукой перенеся жену к себе на колени.
— Не нужно. Сами во всем разберемся. Где эта негодница, копавшаяся в мозгах у старших по званию? Мурка, ты присягу давала, или я что забыл, невзначай перепутал?
— В присяге не было ни слова о начальственных мозгах, — из-за плеча Ладона выглянула Деус-Дивина младшая, сосредоточенно жующая пирожок.
Дракон поежился. Надо будет тренировать устойчивость к чарам ее голоса. Поймал на себе взгляд Антона, ухмылявшегося, как обычно. Ну да. Он же врач — отслеживает клинические признаки ментального воздействия. Пульс, дыхание, стул, мочеиспускание. Тьфу.
— Ань, отойди, будь добра, не жуй мне за шиворот, я боюсь крошек.
— Угу. А скажи, хорошо получается это… жевать? — хитроглазая и строгая, она даже шутила с выражением вселенской скорби на лице.
— Брысь!
Девушка взглянула на родителей, вздохнула и пошла доставать им обоим чашки, организуя церемониальный чай. Все устали, а дежурство младших в семье за общим столом было традицией этого дома.
— Итак. Я, конечно, идиот, это можно не обсуждать, времени не теряем. Но давайте по пунктам: что тут происходит? — дракон протрезвел окончательно.
Пора начинать работать.
— Скажите мне, мальчики — подала вдруг голос великая Ге, — а давно ли вы слышали что о своей милой Маричке?
«Мальчики» переглянулись. Очень давно. И это должно было стать поводом для тревоги. «Своей» эта женщина была лишь для самой себя. Милой — ни для кого, во всей этой вселенной.
Их общая знакомая не из тех, кого позволительно упускать из виду. Ладон снова остро почувствовал себя идиотом. Да уж, с этим ощущением он нынче зачастил.
— Мам? Скажи, это то, о чем я сейчас думаю?
— Боюсь, даже общей фантазии нашей не хватит надумать достаточно.
Черная молния. Пантера Севера. Черная Звезда. У нее было множество прозвищ. Но суть оставалась все та же. Беспощадная убийца, наемница, злодейка. Жрица древнейшего культа, гетера, почти богиня. Настоящее имя ее знали очень немногие. Для всех она — просто Маричка. Чернокожая была могущественным противником, и коль уж сама Ге бьет тревогу…
— Маричка… — Клавдий задумчиво поцеловал жену в затылок, спуская с рук. — Что же, это все объясняет. Моя дорогая, а ты как всегда восхитительна.
— Осталось понять ее цели, отец. Сомневаюсь, что месть своим бывшим мужчинам вообще интересна такого масштаба фигуре.
— Да. Думаю, это все отвлекающий акт — понервировать наше семейство, не больше. И нападения эти, и все остальное. Ты же помнишь ее: ведь она — шахматистка. Ведет свою партию, а мы все играем в шашки, даже в поддавки, на раздевание.
Помнит. Они оба ее помнят. И в той истории оба близких друга тоже были — шашки. Сколько масок было в запасе у это бесконечно древней чернокожей? И существовала ли она вообще — настоящая? Но одно Ладон помнил отлично: когда он уходил, Эрис плакала. Такого темные имморталис* не прощают. И он знал ее кровное имя. Смертельно опасное знание.
Шахматистка. Да, это определение ей очень подходило. Она очень любила такие партии: растащить по углам противников, перетасовать их, отвлечь на неважные цели, и когда все устанут — ударить метко, глубоко и прямо в сердце. Чтобы сразу убить, наповал.
Кто же цель?
— Скажи-ка мне, сын. Что там с людьми из подъезда с Алисой?
— Все отлично. Все умерли.
Клавдий поперхнулся свежим чаем.
— Ага. Двоих мы успели отправить в искусственную кому. Арина одного поймала артефактом в стазис. Эти все еще барахтаются, хоть и не очень активно. Остальные по пути на кладбище. Всех вскрыли, и у всех все отлично. Восемнадцать здоровеньких трупов.
— Восхитительно. Причина смерти?
— Нету. Физической. Есть следы вещества очень странные. Боюсь, что нам понадобится… жизнь, чтобы его точно установить.
— Ну да, продолжительность наших жизней стремительно укорачивается, Прямо я бы даже сказал — на глазах.
Ладон покосился на дверь у себя за спиной. За ней кто-то стоял.
— Это кот наш. Ты прямо пугливый стал, нервный дракон, да, Ладонис? Хотя… Я бы тоже уже своей тени боялся, бывший любовник Марички.
Добрый Клавдий — он был, как всегда, деликатен.
— А самое симпатичное, — подала снова голос Анюта, — что в этом доме нет никого, кого бы эта драная черная кошка не хотела бы грохнуть. Ведь это прекрасно, не чувствуете?
Да уж. Малышка была права. Одна черная — и столько врагов. И никто не прижучит.
Время шло неудержимо. Ночь катилась к ее завершению. Завтра, уже завтра начнут происходить события, способные перевернуть этот мир — и они это знали. Неторопливо попивали вкуснейший черный чай со всевозможными сладостями, любезно выставленными на стол расторопной Анютой, и думали о том, что будет завтра. Или позже — но совсем немного. Вот буквально, через пару-тройку дней. А сейчас — время есть конфеты, блестевшие фантиками, хрустеть любимым всеми ореховым печеньем Ге, и закусывать тревоги вишней в шоколаде.
41. Кровавая жертва
Там, где кончается терпение, начинается выносливость.
(Данил Рудый)
23 мая, утро, Гурзуф.
Проведя бессонную ночь за изучением дневника принесенной в жертву ведьмы, Павел решил даже не делать попыток лечь спать.
В его личной маленькой сокровищнице — аптечке — была парочка бытовых артефактов, позволяющих «бодро бегать и скакать» сутками напролет. Самых лучших — «Радость студента» DivArin. Злоупотреблять ими не стоило, но выстоять грядущую бурю с наименьшими потерями они ему позволят.
А в том, что «грянет буря», Канин уже не сомневался.
Сейчас, сидя на кровати у ног гнома, Павел пытался собрать воедино весь тот пласт информации, что свалился в эту ночь на его усталую головушку.
Гном говорил, перескакивая с мысли на мысль, возбужденно пытаясь привстать, несмотря на суровые одергивания ведуна. Он был еще очень бледен. Паша отправил его в принудительный оборот, работающий в деле излечения многоликих морфов куда лучше любой хирургии, но крови рыжий потерял очень много. Как они не позаботились об охране собранных вещественных доказательств? Почему никого не оставили с гномом?
Расслабились. За грудами мелких бытовых правонарушений и конфликтов Дозоры обеих сторон мира стремительно теряли уровень профессионализма. Да что там Дозоры — серые тоже нынче не те.
Здесь, на одной из некогда самых хорошо охраняемых территорий иных, происходили вещи странные и неправильные. Он не мог отделаться от мысли о нецелесообразности всего того, что видел и успел услышать. Почему вдруг у них в руках оказалось столь красноречивое вещественное доказательство — дневник жертвы? Отчего так странно ведет себя демон?
И этот порошок в аптечке заброшенного здания. Надо бы его изъять, но на срочный запрос о проведении официальной операции по изъятию Светлый Дозор ответил отказом. Мол, нечего тащить в конфискат все, на что наткнется носом Сиятельный Канин. Все еще не могут простить ему хождения к Серым. Яги!
И жертва. У Павла было навязчивое ощущение, будто он все время упускает нечто главное. Объединяющее все эти события и дающее ответ на все загадки этой головоломки.
Тяжкие размышления великого Канина прервал звонок инофона. Звонил Корвус, что не могло не встревожить.
— Павел, у нас ЧП. Срочный сбор опергрупп, — голос очень уставший, измученный.
— Жертва? — он почти не сомневался в своей правоте.
— Да. Ориентировочное время убийства — полночь. Я уже на месте. Все признаки ритуала. И… Там у нас нет особо впечатлительных? Тут жуть и кошмар, — то ли фыркнул, то ли всхлипнул выразительно.
