и тот поспешил заняться конем и доспехами.
Во дворце хватило пары мелких монет, чтобы узнать все, что было необходимо. Беннета отнесли в его комнату и приставили к нему стражу – на тот случай, если выживет. Тогда ему предстояло отправиться в тюрьму и ожидать решения юстициария. Судебные поединки чаще всего оканчивались смертью одного из участников, но если побежденный все же оставался в живых, его поражение считалось бесспорным доказательством вины. И тогда дело было лишь за приговором.
- И что, отправили за священником? – поинтересовался Рене.
- Да. В ближайший монастырь, - слуга, обрадованный неожиданным прибытком, готов был рассказать все, что знал и что не знал.
- А разве здесь не нашлось ни одного священника? Во дворце архиепископа?
- Но он же преступник, - удивился слуга. – И умирает после Божьего суда. А таких исповедуют только монастырские.
- Прекрасно, - бросил Рене, торопясь к выходу. – Стоит поспешить.
- Отец, вы можете объяснить, что собираетесь делать? – Анри и Хьюго едва поспевали за ним.
- Надеюсь, пришло время узнать все тайны Чарльза Беннета, - глаза Рене опасно блеснули. – А дорога к монастырю, насколько мне известно, идет через лес.
Рене и Хьюго переглянулись, но ничего не сказали.
Правило турниров, по которому все вооружение и конь проигравшего достаются победителю, не работало во время судебных поединков. Тем более, доспехи для Беннета одолжили у других рыцарей. Но про его черного коня все забыли, и Хьюго решил, что вполне может забрать его себе. Таким образом Анри наконец-то мог ехать верхом так, как подобало его положению, а не на осле, вроде слуги, монаха или женщины низкого происхождения.
Небольшой лес подступал почти к самым стенам города. Проехав меньше мили, Рене, Анри и Хьюго спешились и отвели лошадей за деревья – так, чтобы их было не видно с дороги.
- Теперь остается только ждать, - Рене сел на ствол поваленного дерева. – Будем надеяться, что монах поторопится и мерзавец Беннет не умрет без покаяния.
- Вы так заботитесь о его душе? – усмехнулся Анри, который понемногу начал понимать, что задумал отец.
Наконец издали донеслись голоса и чавканье копыт по раскисшей земле. Для того чтобы схватить и увести в чащу пожилого монаха и тщедушного дворцового слугу, не понадобилось много усилий.
- Прошу прощения, святой отец, - Рене стащил с монаха хабит и плащ с капюшоном. – Не пройдет и пары часов, как мы вернемся, и я покаюсь в этом грехе. Надеюсь получить от вас отпущение. А до тех пор, чтобы не замерзнуть, возьмите мой плащ.
Пока Рене надевал поверх своей одежды широкую темно-серую рясу и возился с поясом, Анри и Хьюго привязали монаха и слугу к толстому дереву – благо в седельной сумке Беннета нашлась веревка. Чтобы не кричали и не звали на помощь, рты им заткнули разорванным надвое полотенцем, которым был обернут ларец со Святыми дарами.
- Причащать его мы, пожалуй, не будем, - усмехнулся жестко Рене. – Только исповедуем. Ну, не скучайте!
Оставив Хьюго сторожить пленников, Рене и Анри взгромоздились на ослов и отправились обратно к дворцу архиепископа.
- Все просто, - сказал Рене. – Я священник, отец… ну, допустим, отец Томас. А ты служка из монастыря.
- А если спросят, где слуга, которого за нами послали?
- Остался помолиться.
- Отец, капюшон! – спохватился Анри, когда они уже подъезжали к воротам.
Быстрым жестом Рене надв надвинул капюшон, скрывая отсутствие тонзуры.
- Из монастыря, - сказал он стражнику. – Исповедовать графа-убийцу.
- Это служка, - пояснил Рене. – Поможет мне подготовить умирающего, а потом выйдет, когда я начну исповедь.
Беннет неподвижно лежал на постели с закрытыми глазами, и только по частому дыханию можно было понять, что он еще жив. Джеффри стоял у окна, скрестив руки на груди. Обернувшись на звук открываемой двери, он сказал срывающимся, хриплым голосом:
- Он ослеп. И еле говорит. Вам надо поторопиться.
Как только Джеффри вышел, Рене наклонился над Беннетом и коснулся его плеча:
- Сын мой, вы слышите меня?
Тот приоткрыл глаза с расширенными неподвижными зрачками и пробормотал с трудом:
- Святой отец?
- Да. Я пришел принять у вас исповедь, чтобы вы отошли к Господу с миром. Откройте мне все, что тяготит вас. Не скрывайте, не стыдитесь, я лишь свидетель, и да не останется ничего тайного, что омрачает вашу душу. Я помогу вам. Случалось ли вам, сын мой, вступать в греховные, противоестественные связи с женщинами, мужчинами, детьми или животными?
- Да, - простонал Беннет. - С мужчинами. С мальчиками.
- Вы принуждали их? Причиняли им боль?
- Да.
- Случалось ли вам убивать людей? Не на войне?
- Да.
- Расскажите подробнее. Кого?
- По приказу короля. Кастеляна в Анжу. Барона Довиля. Рыцаря Роджера Уайтмена. Графа де Фортени. Женщину в Акко.
- Зачем? Женщину?
- Она видела, как я убил графа. Я заколол ее ножом и забрал ее украшения.
- Кого еще?
- Шерифа Готерта.
- Шерифа вы убили тоже по приказу короля? - Рене задавал вопросы быстро, не позволяя Беннету задуматься, зачем священнику на исповеди знать, кого именно и почему он убил.
- Нет. Он знал мою тайну.
- Я оклеветал леди Сибил де Дюньер. Донес на нее. Она вынуждена была скрываться. И умерла.
- Зачем? – голос Рене дрогнул, и Анри положил руку ему на плечо.
- Я ненавидел ее мужа.
- Кого еще вы оклеветали?
- Ее сына, рыцаря Анри де Дюньера. Это он вызвал меня на судебный поединок.
- Ну что ж, Беннет! – Рене встал. – Я узнал все, что мне было нужно.
- Кто вы? Кто
