Я буду стареть с каждым годом.
Зейн останется прежним.
ГЛАВА 21
— Ты в порядке? — спросил Зейн, пока я продолжала смотреть на него на грани очередной панической спирали.
— Ты, типа, теперь бессмертен? — спросила я. — Ты не будешь стареть?
В его чертах появилось мягкое выражение из-под тяжёлых век.
— Мне было интересно, собиралась ли ты спросить об этом.
— О, нет. Ты ведь не будешь стареть, правда? — застонав, я откинула голову назад. — Вот я и подумала, что если ослепну, и тебе придётся, ну, не знаю, выбирать для меня одежду, то это в конечном итоге испортит наши отношения…
— Почему, чёрт возьми, ты думаешь, что это может испортить наши отношения?
— Ну, может быть, не из-за одежды, но ты знаешь.
— Нет. Я не знаю.
Он наклонил мою голову вперёд, так что мы снова оказались лицом к лицу.
— Объясни.
— Если мне повезёт, у меня останется достаточно зрения, чтобы видеть так много.
Я подняла большой и указательный пальцы, держа их примерно в дюйме друг от друга.
— Как бы мне ни было неприятно это признавать, мне понадобится помощь во многих вещах.
Широкая, яркая улыбка появилась на его лице, удивив меня.
Я слегка откинулась назад.
— Почему ты улыбаешься?
— Потому что ты призналась, что тебе понадобится помощь, и это очень важно. Я подумал, что мне просто придётся сидеть, сложа руки, и смотреть, как ты месяцами входишь в стены, прежде чем попросишь о помощи.
Я уставилась на него.
— Но если не говорить об улыбках, — продолжал он. — Я немного обижен, что ты думаешь, что твоё зрение каким-то образом повлияет на то, как я отношусь к тебе, и внесёт напряжение в наши отношения. На самом деле, я обижен.
— Я не пытаюсь тебя обидеть, и не то чтобы я думала, что ты недостаточно любишь меня, чтобы справиться с этим, но я не могу не беспокоиться об этом, — призналась я, чувствуя себя голой, хотя была полностью одета. — И учитывая то, с чем мы столкнулись, с чем мы столкнёмся, кажется глупым даже говорить об этом прямо сейчас.
— Это не глупо, — возразил Зейн. — Это очень важно. Продолжай.
Я сделала глубокий вдох.
— Я даже не знаю, насколько плохо это будет для меня. Так как же ты можешь знать, что это не будет раздражать? И если бы это было так, я бы не винила тебя. Я злюсь на себя, когда натыкаюсь на какую-нибудь глупость, которая была в одном и том же месте с начала времён. Я раздражаюсь даже сейчас, когда пытаюсь прочитать инструкции или сроки годности чего-то, и мне приходится угадывать, что я читаю. Так что я просто… Я не хочу чувствовать себя… — замолчав, я пожала плечами. — Как мы вообще заговорили об этом?
— Ты сама заговорила об этом, — напомнил он мне, убирая волосы с моей щеки. — Я знаю, что ты собиралась сказать.
— Ты знаешь, всезнайка?
Один уголок его губ приподнялся. Это была короткая усмешка.
— Ты же не хочешь чувствовать себя обузой. Это то, что ты собиралась сказать, но, Трин, ничто в тебе никогда не будет обузой. Всё, что касается тебя, это чёртова привилегия.
Моя грудь.
Ах.
Раздулась так, словно внутри был воздушный шар.
— Почему? — я повалилась вперёд, уронив голову ему на плечо. — Почему ты всегда говоришь правильные вещи, Зейн? Я тут пытаюсь взбеситься, а ты мне мешаешь.
— Прости? — он говорил так, словно старался не рассмеяться.
— И послушай, моё дрянное зрение сейчас даже не проблема. Ты останешься вечно молодым и бодрым, а я состарюсь, и у меня будет огромный зад. Тогда мне придётся стать тем хорошим человеком, который узнает, что если ты любишь кого-то, то освобождаешь его. И мне придётся сказать тебе, чтобы ты шёл и жил своей жизнью, нашёл кого-то молодого…
— Прекрати, — рассмеялся Зейн, хватая меня за руки и снимая со своего плеча. Его глаза встретились с моими, глаза, которые никогда не потускнеют и не станут ревматичными с возрастом. — Этого не будет.
— Ты прав, — я уставилась на него. — Я не собираюсь быть таким человеком. Я думаю, что «если ты любишь кого-то, отпусти его» это одно из самых глупых высказываний. Я слишком ревнива и эгоистична. Мне всё равно, даже если мне девяносто, я всё равно срежу…
— Я не хочу, чтобы ты стала лучше. Мне нравится, что ты ревнива и эгоистична.
Он ухмыльнулся мне, как будто я вела себя глупо, и, конечно, он мог так думать, поскольку он был чёртовым Падшим ангелом.
— Для меня не будет другого человека. Не сейчас. Не тогда когда тебе стукнет под девяносто.
— Тебе легко говорить, когда ты будешь выглядеть так вечно.
В конце концов, люди подумают, что я кошёлка, когда увидят меня с Зейном, и в будущем это произойдёт, потому что я отказывалась верить, что мы не победим Гавриила.
— Мне легко говорить это, потому что я люблю тебя, и это глубже, чем кожа или сломанные бёдра, — сказал он и без всякого предупреждения двинулся.
Он поднял меня со своих колен и положил на спину, пододвигая моё тело под себя. Он отстранился от меня, обхватив одной рукой мою голову.
— Это не то, что уходит с возрастом. Это укрепится и станет нерушимым. Это я точно знаю. Я бы не Пал, если бы то, что я чувствовал к тебе, было таким слабым. Ты бы не боролась за меня, отказываясь сдаваться, если бы твою любовь ко мне было так легко сломать.
Я сжала губы в упрямую линию.
— Ты снова это делаешь.
— Что делаю?
— Говоришь правильные вещи.
Он приподнял бровь.
— Ты хочешь, чтобы я прекратил это делать?
— Да, — я вздохнула. — Нет.
Улыбка Зейна окутала моё сердце.
— Я понимаю, почему это тебя так взволновало, но это не завтрашние проблемы. На сегодня у нас их достаточно, не так ли?
— Да.
Подняв руку, я коснулась его подбородка. Его кожа была такой тёплой.
— Но это очень похоже на переход по мосту, когда мы доберёмся туда, и мы доберёмся туда, Зейн. Этот мост скоро появится.
— И мы пересечём его вместе, — он опустил подбородок и быстро поцеловал кончики моих пальцев. — Мы разберёмся с этим вместе. Это всё, что мы можем сделать, потому что ты только что вернула меня. Я только что вернул тебя. У нас есть то, чего у многих людей никогда не было, второй шанс. Мы заслужили это, и нам всё равно придётся за это бороться. То, что может произойти через много лет, не будет красть у нас каждый день в промежутке между настоящим и будущим. Вот что оно сделает, если мы сейчас будем подчёркивать это.
Он был прав. Уже было достаточно угроз, чтобы лишить его второго шанса. Было бы трудно не беспокоиться об этом, так же как было трудно не напрягаться из-за моего зрения, но я научилась не позволять тому, что в конечном итоге произойдёт, мешать мне жить. Точно так же, как он не мог позволить тому, что он сделал, когда впервые Пал, изменить то, кем он был сейчас.
Губы Зейна коснулись моих в сладком, мягком поцелуе, и я открылась, впуская его. Все многочисленные заботы отошли на второй план. Вот насколько сильны были его поцелуи. Или, может быть, именно такой сильной была моя любовь к нему.
И Боже, я никогда не устану от того, как его губы касались моих. Я никогда не перестану благоговеть перед тем, как нежное и вопрошающее прикосновение его губ к моим могло вызвать у меня такой сводящий с ума прилив ощущений.
Скользнув руками по его плечам, я потянула его к себе, пока не почувствовала тепло его кожи через рубашку. Кончики его волос щекотали мои щёки, и я прикусила его нижнюю губу.
Из глубины его горла донеслось ответное урчание, от которого у меня подогнулись пальцы на ногах. Поцелуй углубился, и воздух вокруг нас, казалось, потрескивал. В том, как наши губы встретились, была острая, как бритва, почти отчаянная грань, и я представила, как нам тогда невероятно повезло, что мы снова испытали это. Не то чтобы то, что мы делали в бассейне, не считалось. Так оно и было, и оно тоже было мощным. Эти ранние утренние часы были доказательством того, что Зейн всё ещё был там, что его любовь ко мне всё ещё руководила его действиями. Но это было по-другому, потому что это были мы.
