Я не могу посмотреть ему в глаза, поэтому изучаю блеск его чёрных, коротко подстриженных волос. Он наклоняется, шурша ими у моего виска, и рычит мрачным голосом.
— Ты напугала меня, Джасинда. Я думал, что потерял тебя.
Моя кожа ощетинивается и покалывает в ответ на его слова. Если стая думает, что мы должны быть вместе, это не значит, что будет так. По крайней мере, пока. Вероятно уже в сотый раз, я жалею, что не являюсь обычной Драги. Если бы только я не была огнедышащей. Жизнь была бы простой. Она была бы моей. Моей жизнью.
Моя мать продвигается через группу, отталкивая Кассиана так, если бы он был просто ребёнком, а не шестифутовым ониксом, способным раздавить её. Упругие кудри обрамляют её приятное лицо с янтарными, как у меня, глазами. После смерти отца, некоторые мужчины хотели ухаживать за ней. Даже отец Кассиана, Северин. К счастью, она не была заинтересована в нём. Во всех них. С мамой очень сложно иметь дело. Я не хочу, чтобы какие-то мачо Драги пытались занять место моего отца.
Прямо сейчас, в данный момент, она выглядит старше. Жёсткие линии словно режут её рот. Даже в день, когда нам сообщили, что папа больше не вернётся домой, она не выглядела подобным образом. И я понимаю, что это из-за меня. В желудке образуется узел.
— Джасинда! Слава Богу, ты жива! — Она обнимает меня, и я кричу, когда она сдавливает моё больное крыло. Она отходит. — Что случилось?
— Не сейчас. — Отец Кассиана сжимает рукой мамино плечо и отводит её в сторону, чтобы сам смог оказаться передо мной. С ростом шесть с половиной футов, Северин так же высок, как его сын, и мне приходится вытянуть шею, чтобы посмотреть на него. Укрыв моё дрожащее тело одеялом, он скрипит.
— Прощена. На этот раз.
Я подчиняюсь, кусая губы от боли, когда мою рану на крыле растягивают и разрывают её глубже, чтобы вытащить преобразованную часть плоти. Рана всё ещё есть, только теперь кровь сочится из лопатки, тепло следует по моей спине, и я натягиваю одеяло.
Мои кости перестраиваются, становясь меньше, и толстая кожа Драги увядает. Холод теперь сильнее бьёт меня, касаясь моей человеческой кожи, и я начинаю дрожать, босые ноги онемели.
Мама рядом со мной, укрывает меня вторым одеялом.
— О чём ты думала? — Именно этот критичный, режущий голос я ненавижу. — Тамра и я беспокоились. Ты хочешь кончить, как твой отец? — Она яростно качает головой, в её глазах горит определённость. — Я уже потеряла мужа. Не хочу потерять и дочь.
Знаю, она ожидает извинений, но я предпочла бы проглотить гвозди. От этого я бегу: от жизни, в которой я разочаровываю мать, от жизни, в которой я задыхаюсь. От правил, правил... множества правил.
— Она нарушила наш самый священный закон, — заявляет Северин.
Я вздрагиваю. Летать только под покровом ночи. Я думаю, быть почти убитой охотниками подавляет любой аргумент о бессмысленности этого правила.
— Очевидно, что нужно с ней что-то делать. — Проходит взгляд между моей матерью и Северином, когда в группе нарастает шум. Звуки одобрения. Мой внутренний Драги покалывает в предупреждении. Я дико смотрю на каждого. Десяток лиц я знаю всю свою жизнь. Ни одного друга в толпе.
— Нет, — шепчет мама.
Что нет?
Её рука сильнее сжимает меня, и я наклоняюсь к ней, соскучившаяся по комфорту. Вдруг, она мой единственный союзник.
— Она наша огнедышащая.
— Нет. Она моя дочь, — резко говорит мама. Я вспоминаю, что она тоже Драги, даже если она стала противиться этому. Даже если она не проявляется уже годы... и, вероятно, не сможет больше.
— Это должно быть сделано, — настаивает Северин.
Я вздрогнула, когда почувствовала мамины пальцы через одеяло.
— Она просто девочка. Нет.
Я спросила требовательным голосом.
— Что? О чём вы все говорите?
Никто не отвечает мне, но это не странно. Приводящее в ярость, но не странно. Все - мама, Северин, старейшины говорят вокруг меня, обо мне, но не со мной.
Мама продолжает смотреть на Северина, и, хотя они ничего не говорят, я понимаю, что они ведут свой молчаливый диалог. Всё это время Кассиан наблюдает за мной голодным взглядом. Его пурпурно-чёрные глаза привязывают к себе всех девушек. Только не мою сестру. Не её особенно.
— Мы обсудим это позже. Сейчас я веду её домой.
Мама быстро ведёт меня к машине. Я оглядываюсь на Северина и Кассиана, отца и сына, короля и принца. Стоя бок о бок, они смотрят на меня с осуждением в глазах. И ещё с чем-то. С тем, чего я не могу понять.
Тёмная дрожь облизывает мою спину.света прорываются сквозь ветки, борясь с туманом, и делают мою холодную кожу красновато-бронзовой.
Я убеждена, что Эз уже дома. Не позволю себе думать иначе. Сейчас стая уже знает, что меня не было. Я начинаю придумывать различные объяснения.
Ноги ступают тихо, так как я пробираюсь через деревья, прислушиваясь к посторонним звукам, которые могут принадлежать охотникам... но под настороженностью скрывается надежда.
Надежда, что один из охотников вернётся и ответит на мои вопросы, удовлетворит моё любопытство... это странное трепетание в животе в ответ на его шёпот.
Постепенно шум проникает по воздуху, преследуя птиц с деревьев. Моя колючая кожа Драги переливается с красно-золотого, в красный.
Страх проходит сквозь меня, когда я слышу нарастающее рычание двигателя. Сначала я думаю, что охотники вернулись за мной.
Неужели тот красивый парень передумал?
Потом я слышу своё имя.
— Джасинда!
Отчаянно повторяет голос сквозь лабиринт высоких сосен.
Подняв голову, машу руками.
Эз ждёт нас в доме, прохаживаясь по веранде в рваных джинсах и голубой майке, цвет которой и близко не мог конкурировать с синевой ее темных волос. Ее лицо светится, когда она видит нас.
Мама паркуется и Эз бежит сквозь туман, который отхватывает наш городок, любезность Нидии. Этот туман необходим для нашего выживания. Ни один из случайных самолетов, проходящих через наше воздушное пространство, не может обнаружить нас сквозь него.
Эз крепко обнимает меня, как только я делаю шаг от автомобиля. Я хнычу. Она беспокоится.
— Тебе больно? Что случилось?
— Ничего, — шепчу я, скользя взглядом по маме. Она уже знает, что я ранена. Нет смысла напоминать ей. — Ты в порядке? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Да, я сделала то, что ты велела, оставалась под водой, пока не убедилась, что они пропали, а затем улетела домой за помощью.
Я не помню, что говорила ей привести помощь. Я не хотела бы этого, но не могу винить ее за попытку спасти меня.
