вилкой с двумя зубцами и острым маленьким ножиком, отпивать из чаш по маленькому глотку и ставить их на место. И хоть простолюдины продолжали есть руками и вытирать пальцы о скатерть, эти крамольные мысли не должны приходить в голову первой неаните страны.
Знания об отношениях с мужем, а точнее полному ему подчинению, свободолюбивой Ольме было тошно слушать. Но она собрала остатки терпения и молча внимала низким голосам женщин, довольных своей покорностью и мечтающих привить эту же покорность другим.
— Не сметь заговорить с императором первой, когда он войдет…
— Не поднимать на него взор, пока не разрешит…
— Если будет больно, терпеть.
— Если родится девочка, торжественно извиниться перед государем и пообещать рождение наследника…
Женщины в длинных темных одеяниях и с закутанными головами говорили тяжело, медленно, монотонно. Их голоса нагоняли сон и скуку. Ольма кусала губы, смотрела в широкое окно на ясное голубое небо и хотела сбежать из дворца. Но как скрыться, если повсюду стоят грозные стражники? Любое подозрение — и к ее комнате приставят охрану.
— Повиноваться супругу…
— Поддерживать супруга…
Говоруньи были родом из Эн-Мерида, южной части страны, где отношение к женщинам самое плохое, какое только может быть в мире, где управляют мужчины. Там повсюду раскаленные пески золотой пустыни, путники ездят на верблюдах, а у южных листаров существуют страшные обряды кровавых жертвоприношений. Они поклоняются жестокому Мириту Соурену и пытаются задобрить его каждое лето, чтобы избежать неурожая.
Про эти варварские обычаи даже думать не хотелось, а не то чтобы знать подробности.
Тем не менее женщины продолжали нудеть.
На виски давила легкая боль, на глаза — жара и усталость, и в конце концов обессилевшая Ольма обмякла в кресле. Дурнота охватила ее всего на пару минут, но этого оказалось достаточно, чтобы южанки с монотонными голосами зашептались о беременности молодой госпожи.
— Я не беременна, — с усилием сказала Ольма, поднимая голову, и расправила плечи. — Здесь душно. Мне нужно выйти на воздух.
— Но госпожа, мы еще не все рассказали…
— Не беда, я узнаю это потом.
Вчерашняя решительность снова вернулась к Ольме, поэтому она почти не боялась, пока шла на прогулку в сад. Ей потребуются силы для грядущей брачной ночи с нелюбимым — телесные и духовные. Ольма любила природу: цветы, деревья, кустарники, траву, любила жизнь, которую они символизировали.
Ночью молодой супруг был на удивление нежен и учтив с ней. Вопреки наихудшим ожиданиям и страхам императрицы соитие прошло не так уж и плохо. Самое трудное — закусывать в панике губы, когда хотелось выдохнуть в полувздохе-полушепоте имя Брентора Райтона.
Но она смогла держать себя в руках.
На следующее утро южные женщины в темных платках уже не навестили императрицу, чему Ольма совсем не огорчилась.
— Они сослались на огромную занятость, — грустно объяснила темноволосая девочка по имени Флавия, которую отправили прислуживать Ольме.
— Благодарю за известие, — равнодушно обронила та, склонившись над мраморным умывальником. — Подай, пожалуйста, мне белую тогу.
— Но, Ваше Величество, это же одежда для девиц…
Ольма горько поджала губы и равнодушно махнула тонкой рукой.
— Какое мне дело? Я не буду носить ее на встречи с послами, а сейчас надеваю. Подай мне тогу и хватит перечить.
Пока Флавия низко кланялась ей, Ольма вспоминала слова Брентора. Он говорил, что любит, когда она надевает прекрасную белоснежную тогу и серебристые сандалии. Что она подобна светлому ангелу, спустившемуся из Живого Леса в грешный мир. Что она согревает его сердце в самые ледяные и трудные времена.
***
Сердце Падшего было холодно и жестоко.
Иные людишки утверждали, что его и вовсе нет.
В любом случае ради сохранения мирового магического баланса необходимо надолго отвадить влюбленного листара от его зазнобы. Иначе быть беде — да не простой, а страшной, которая на весь мир обрушится. Не для этого они с Творцом старались, создавая непокорных и глупых фиаламцев.
Падший быстро шагал по крутым горным склонам, заросшим ярко-зеленой травой, едва касаясь подошвами сандалий земли. Иногда вниз катились легкие маленькие камушки и случайные веточки. Он шагал и шагал, зная, что здесь его никто не увидит и не услышит. Жители вселенной Акеман вообще поразительно слепы, будь то люди или маги.
В западном Эртвесте люди занимались своими делами: пасли овец, ткали пряжу, ковали оружие, пекли хлеб. Они мирно проживали свою жизнь и приносили пользу. А листары, благословленные дерзкими Миритами, слишком много о себе возомнили.
Особенно листар Райтон.
Падший с удовольствием свел бы его с младшей сестрой императора, прекрасной Аканой, но та недавно вышла замуж за западного листара, Джонатана Эртона. После страстной любви с самой Повелительницей Жизни глупый щенок и не посмотрит на простую горожанку или крестьянку.
Значит, дело исправит волшебница. Конечно, с его, Падшего, помощью.
Найдя горный склон и каменный валун, поросший мягким густым мхом, Падший неторопливо сел на него и начал наблюдать. Здесь открывался чудесный вид на золотые пшеничные поля и зеленые поросли кустарников. На старые домики переселенцев из Талнора. Северных волшебников. Название им дали незамысловатое — танлеры. Смешанный народец сказителей, жрецов, жриц и стихийных магов.
— Посмотрим, — негромко произнес Падший.
И стал наблюдать.
Но одним наблюдением дела не решить. Он пустил в ход любовную магию, а также пустил в ход чары разума и повелел проезжающему неподалеку листару Райтону остановиться в этой местности.
Красавица танлерка по имени Сельма Гринде была хороша.
Смуглая молодая женщина с красивым лицом, пухлыми алыми губами и добрым, чуть печальным взглядом серых глаз, должна была обязательно понравиться Брентору. Иначе и быть не может.
***
Брентор долго не мог оправиться от печали и тоски. Его любимую насильно выдали замуж за императора, а его отослали в Эртвест с мелочными делами. И он теперь не знал, что теперь делать и стоит ли возвращаться домой. Да, столица Ветамия была его домом, пока в ней жила Ольма.
Если он поможет любимой женщине сбежать, придется уносить ноги. Далеко-далеко, где нет жестоких и самодовольных тиранов, и где на плечи не давит тяжелый груз ответственности. Но им никогда нельзя иметь детей. Ребенок Ольмы и Брентора пошатнет своим рождением всю магическую систему. Этого никак нельзя допустить.
А если их поймают, то его казнят. Жизнь Ольмы тогда станет еще мучительнее и страшнее.
Так обреченно думал листар Райтон, направляя коня по перепутанным западным тропам. Ему хотелось побыть одному и хорошенько подумать. Но пока все, что шло в голову, это тяжкая мысль о невозможности их с Ольмой любовного союза. Плачь не плачь, страдай не страдай, а никто не
