Если бы я не успела проглотить подливку, я бы подавилась ею. Но я успела, и потому подавилась воздухом. И это было очень кстати, потому что пока я кашляла, первый порыв заорать что-нибудь вроде «да будь прокляты эти Саинкаеу» или «убирайся откуда пришёл, прихвостень сволочей» – прошёл, и я успела сообразить, что мне открылась отличная возможность не просто попасть на Оплетённую гору, но даже успеть осмотреться и спланировать диверсию так, чтобы нанести максимальный ущерб.
– К-как? – выдавила я, едва отдышавшись.
– Прани, – молодой богач продолжал смотреть на меня так, будто не видал в жизни ничего прекраснее, даже пока я перхала и отплёвывалась, – умоляю, прокатитесь со мной до моего дома, я всё объясню! Это не такие вещи, которые стоит обсуждать посреди улицы.
Я вынуждена была согласиться – разговоры о браке в моём представлении вообще были делом исключительно формальным и ритуальным, да и потенциальная невеста на них обычно не присутствовала. Уж точно не без посредника в виде отца или брата. Однако у меня при себе не было никакого родича, который мог бы представлять мои интересы, да и вопросы приданого, выкупа и щедрости свадебного пира волновали меня мало. Хотя, наверное, не стоило соглашаться вообще на что угодно, так и заподозрить могут.
Я встала с земли, наскоро отряхнулась и молча залезла в повозку. Там было не то чтобы много места: два диванчика шириной в толстого человека напротив друг друга. Толстого, но коротконогого. Хозяин повозки был нормального роста для человека, который в детстве сытно и разнообразно ел, а я выросла дылдой безо всяких разумных причин. Поэтому, чтобы нам как-то уместить ноги между диванчиками, мне пришлось втиснуть одно колено между его, а ему – между моих. Я-то выросла в семье с пятью братьями и тремя сёстрами и ещё кучей двоюродных, и все мы жили друг у друга на голове, так что меня ничего не смутило. А вот кананич, похоже, не привык общаться с барышнями настолько близко. Узоры на его светлой коже вспыхнули тёплым розовым, да так, что даже сквозь одежду просвечивали. Если он склонен к таким ярким эмоциям, неудивительно, что он носит кожаный нэр. Если бы не он, я бы сейчас получила полное представление о форме и размерах всего, что под ним.
– Вы, может, прикрутите фонарик? – заметила я. – Дело к вечеру, мошкара налетит.
Молодой человек вспыхнул ещё ярче, но всё же совладал с собой и поумерил свечение до едва заметного. Несмотря на очевидно аристократическое происхождение, узорчики на нём были самые простецкие – спиральки на щеках, треугольнички под глазами. Такие отдельные, несвязанные друг с другом узоры выдавали человека, ни дня не тренировавшего свою махару. Ну что ж, ему, наверное, и незачем.
– Простите, прани…? – произнёс он и замолчал, сообразив, что не знает моего имени.
– Вы и сами не представились, – напомнила я.
– Ах, простите ради всего святого! Я Джароэнчай Ниран, сын канана Саваата.
Саваата. Не Чаата. Как интересно. Мне сразу же захотелось спросить, что он делает в чужом городе, но я подумала, что, наверное, кананы вели какие-то дела друг с другом, а взрослый сын должен неплохо справляться с ролью посла. Но какое он тогда имеет отношение к Саинкаеу?..
– А вы?.. – снова попытался он. Но я притормозила естественный порыв представиться. Насколько я понимала, сейчас о нашем клане на Оплетённой горе не знал никто. И пока я не реализую свой план мести, пусть и дальше не знают.
– А я странствующая махарьятта, – отрезала я.
Он, кажется, ждал продолжения, но быстро понял, что его не будет, и поспешно улыбнулся, чтобы сгладить неловкость.
– Конечно, как пожелает прани. Нам совсем недалеко ехать. Вы, э-э, давно в Чаате?
Я прожгла его взглядом. Каким образом тот факт, что я отказалась называть своё имя, навёл его на мысль, что я согласна рассказывать о своих делах?
– Я вот всего пару дней в этот раз, – нервно продолжил он. – Приезжаю, знаете, по делам иногда…
Он неловко умолк, и остаток дороги мы ехали в благословенной тишине.
Дом его оказался довольно скромным по меркам городской знати, но это не вызывало вопросов, если праат Ниран останавливался здесь только изредка. Тёмно-красный, на сваях над мутным лотосовым прудом в плотном окружении деревьев, он выглядел скорее как группа остроконечных сторожек, чем как дворец канана. К счастью, хозяин уразумел, что я не настроена на светскую беседу и тур по саду, и ограничился предложением чего-нибудь выпить. Напитки подали в большую прохладную гостиную – тёмное полированное дерево и болотно-зелёные мягкие диваны, до которых никогда не доставало палящее солнце. Как я ни хорохорилась, мне всё же было неловко усаживаться на бархатистую обивку теми же штанами, которыми я совсем недавно сидела на голой земле. Я твёрдо сказала себе, что обтёрла всю грязь в повозке, но всё равно чувствовала себя, как корнеплод, поданный прямо в шкуре и с землёй на одном блюде с фигурно нарезанными фруктами.
– Прани, – с придыханием сказал праат Ниран, когда нам принесли коктейль из сока сахарного тростника с молоком в прозрачных каменных чашечках в виде ракушек. – Понимаете, дело в том, что вы как две капли воды похожи на мою возлюбленную!
Я приподняла брови в том смысле, что у праата необычный вкус, если ему нравятся махарьятты с него ростом и огромным резервом махары.
– Я имею в виду с лица, – поспешил уточнить он. – Но это самое важное, ведь пранур Вачиравит видел только портрет.
– Кто?
Лицо Джароэнчая вытянулось, как будто он не мог поверить, что кто-то может не знать этого пранура.
– Пранур Вачиравит Саинкаеу – младший брат главы клана! Он же, наверное, самый известный в мире махарьят!
Я поморгала. На мой взгляд, самый известный в мире махарьят жил лет этак триста назад и написал великий труд – полный справочник демонов гор, воды и очага.
– И чем же этот пранур так отличился?
Теперь праат Ниран смотрел на меня с недоверием.
– Он – тот самый махарьят, которого похитила амардавика с Жёлтой горы, – пояснил он, как будто речь шла о событиях, произошедших на моих глазах. И в некотором смысле так и было. Вот только наша амардавика никого не похищала.
– Похитила? – прошипела я, оскалившись от возмущения.
– Ну да… – растерялся Джароэнчай. – Вы разве не слышали этой истории? Три
