– Ну и зря, – заметил Ларан, – он бы тебя в обиду не дал.
– Ага, – не выдержала Леолия, передёрнув плечами, – сам бы обидел. Ясно же, что это либо палач, либо мясник…
– Либо кузнец. Это был кузнец, нимфа. Царь и бог любого поселения.
«Всё равно страшный», – подумала Леолия, но промолчала. Ей неожиданно пришла в голову отличная идея: а не попросить ли ей милостыню? Дал монету один сельчанин, дадут и другие.
– Может всё-таки помочь? – поинтересовался Ларан. – Я мог бы заплатить за тебя в таверне. Или кабаке, если тут кабак. Сочная курочка, ароматные котлетки. М-м…
– Обойдусь, – процедила девушка и вновь двинулась в центр села.
Мясо. Фу, какая гадость! В обители не только брезговали мясными блюдами – милосердные девы читали специальную молитву очищения за несчастных мясоедов.
Село состояло из одной лишь улицы. Зато какой! Вытянувшаяся вдоль реки, она всё длилась и длилась, и Леолии вскоре начало казаться, что эта улица простирается до самого Западного мыса – портовой столицы Золотого щита. Но, наконец, она увидела за одним из поворотов берёзовую алтарную рощицу. К этому времени ноги её уже начали заплетаться, а мир настойчиво раскачивался перед глазами. Леолия собрала последние силы и добрела до алтаря.
Это был обычный валун без изысков. Сельчане украсили его ромашками и, судя по тому, что цветы ещё не завяли, алтарь часто посещался. Хотя может это магия алтаря препятствовала тлению?
Девушка с облегчением уселась рядом с паломнической тропинкой, надвинула на лицо капюшон и протянула руку в нищенском жесте. Если она соберёт хотя бы десять медяков, этого хватит на еду до самого Золотого щита!
Ларан расположился в десяти метрах от неё, привязал лошадь к берёзе и лениво растянулся на траве, надвинув берет на глаза. «И что ему от меня надо?!» – сердито подумала девушка, но сделала вид что они не знакомы. Хватило ненадолго.
– Твоя лошадь обгрызает священное дерево! – зашипела Леолия в ужасе.
– Грызут – грызуны, а лошади – животные травоядные, – поучительно отозвался назойливый спутник, даже не приподнявшись.
– Какая разница?! Это же священная берёза!
– Прекрасно. Я не возражаю, пусть моя лошадь освятится. Буду ездить на святой лошади, – хохотнул он.
Леолия разозлилась Ты можешь быть невоспитанным хамом, но кощунство… Она сняла с ноги сандалию и бросила ему в лоб. Обувь сшибла берет.
– Ай, – Ларан скривился. – А если бы попала в глаз? Тебе пришлось всю жизнь кормить одноглазого калеку!
На тропинке показались две женские фигуры, прерывая их препирательство. Одна пониже, другая высокая и широкая в плечах. Шедшая впереди старуха, та, что пониже, куталась в цветастый наплечный плат – мафорию, а великанша за её спиной опиралась на корявый посох и хромала. Леолия поняла, что нужно просить милостыню, пока женщины не прошли, но от волнения и стыда у неё всё пересохло во рту. Вспомнив, что обнажила лодыжки, она поспешно натянула плащ на ноги. Не хватало ещё чтобы сельчанки увидели на её ногах монастырские сандалии.
– Ма, ма, – замычала великанша, тыча пальцем в Леолию.
«Идиотка», – поняла девушка. И это не было ругательством.
– Откуда ты идёшь, добрый странник и куда держишь путь? – старушка окинула фигуру «нищего» цепким взглядом.
Улыбнулась ласково. Сухенькая ручка полезла в кошель.
– В обитель милосердных дев, – пропищала Леолия. Ей наконец удалось справиться с онемением языка. – Помолиться-покаяться.
Ларан встал и подошёл к ним. Рука его легла на рукоять сабли. Парень по-прежнему насмешливо улыбался, но Леолии не понравилась эта усмешка. Что он задумал?
Старушка благоговейно коснулась пальцем лба, призывая богиню.
– Голодный, чай? – вздохнула.
Живот Леолии, будто отзываясь на добрый голос, отчаянно забурлил.
– На вота, – женщина протянула девушке яйцо. Очевидно, варёное. – Несла в дар богине, но милосердная учила подавать нищим. Я сызмальства почитаю богиню! Да будет благословенно имя её!
– Ы, ы-ы, – заухмылялась идиотка.
Леолия протянула дрожащую от слабости руку и взяла яйцо. Внезапно старуха ухватила девушку за запястье крепкими пальцами.
– Нехорошо это, дорогуша, одевать в мужское. Срам! И бежать из обители – грешно, девочка.
Леолия рванулась, но старушка оказалась на удивление крепка.
– Эй, уважаемая, – рыкнул Ларан, вытаскивая саблю, – не знаю, что помутилось в твоей безумной голове, но это мой паж. Да, дурачок, но он мне сгодится и таким. Живо отпустила его, если не хочешь отойти к богине двумя половинками.
Он уколол мерзкую старуху остриём сабли меж лопаток.
Сейчас Леолия была рада оказаться хоть дурочкой, лишь бы вырваться из цепких ручонок.
– Позади! – крикнула она, но было поздно: сучковатая дубина, служившая идиотке тростью, обрушилась сзади на рыцарскую голову.
Тот упал, как подкошенный, но саблю из рук не выпустил.
– Ма, ма, – замычала деваха, счастливо улыбаясь.
– Блудила с ним, девочка? – прошипела старуха. – Ой, как нехорошо!
Леолия вновь рванулась, но старуха удержала её. Её когти пронзили нежную кожу запястья.
– Мара, возьми эту дрянь, и идём к старосте, – велела мать дочери.
Идиотка легко подхватила беглянку и закинула её через могучее плечо. Последнее, что услышала Леолия перед тем, как потерять сознание, были злобные слова:
– Мать Альциона научит тебя, как блудить.
***
Казематы обители милосердных дев располагались в подвале девичьего корпуса. Это были маленькие – четыре шага в длину, три в ширину – каменные клетушки, без окон и кроватей, с земляным полом. В углу лежали жалкие остатки прошлогодней, полуистлевшей соломы. Об освещении никто не заботился, поэтому о наличии соломы Леолия узнала опытным путём.
Девушка металась раненной волчицей взад-вперёд. Её привезли поздним вечером, но она всю ночь не сомкнула глаз. Вторую ночь, между прочим.
Всё пропало. Всё летело к юдарду. И виновата в этом только она! Сама! Дура.
Побоялась грозного внешнего вида кузнеца. А меж тем он явно был добр и милосерден.
Доверилась старухе, купившись её благочестивым видом и самим фактом, что это женщина. Старая. А значит – мудрая.
А главное – Ларан пытался её защитить! Он сделал всё, чтобы ей помочь. Да, наглец, да, нахал, но он ничего плохого Леолии он не сделал. Зато настойчиво предлагал решение всех сложностей пути. Он выгораживал её перед всеми, называл своим пажом. А она… Она так разозлилась на ту сцену на берегу реки, что не удосужилась даже подумать! Обуздала бы она свои эмоции, быстро бы поняла, что если бы рыцарь хотел причинить ей вред, он бы сделал это несколько раз на пути к селу.
Сама виновата! Во всём виновата только она! И то, что произойдёт дальше, она получит заслуженно.
Наконец, набегавшись вдоволь, Леолия успокоилась. Нельзя истощать свои силы до предела. Она итак едва жива. Нужно выспаться. Вдруг завтра представится крохотный шанс снова бежать, а она, ослабленная, не сможет им воспользоваться? Девушка опустилась на солому и тут же провалилась в сон, похожий на беспамятство.
– Вставай, греховодница!
Её трясли за плечо и шипели прямо в лицо. Леолия с трудом открыла глаза. Сколько она проспала? Пять минут? Час? Ей казалось, что только успела закрыть глаза. Голова гудела. Ноги и руки противно дрожали.
Девушка поднялась, придерживаясь за стену, вгляделась в лицо милосердной девы. Касьяна. У этой не убежишь.
– Если ты уже не девственница, ты должна мне об этом сказать, – приказала милосердная дева. – Покайся. Расскажи мне всё.
Глаза девы зажглись любопытством.
– Не буду, – угрюмо ответила Леолия. – Ни слова ни о чём не скажу.
Касьяна высокомерно пожала губы.
– Пошли, – прошипела, как змея.
Солнечный свет ударил в глаза, и Леолия невольно ухватилась за широкий рукав спутницы. Голова кружилась от сладкого аромата сирени. Касьяна раздражённо подтолкнула её вперёд по тропинке, покрытой круглыми известняковыми плитами. Вдоль дороги к храму богини стояли милосердные девы. В прорезях голубых паранжей сверкали их глаза.
