В особенности со сковородкой, это довольно неприятный предмет. Будь моя воля, я бы вовсе запретил их создавать.
— Ясно. То есть, если мы тебя к примеру отпустим, ты побежишь искать себе возлюбленную или полетишь?
— Да. Только я не знаю, как правильно это делать в мире людей. Вот одну, например, я похитил, она так любила каменья и была так ленива! Дочь губернатора. А меня отчего-то обвинили в краже человека, судили, и вот… Но без девицы я домой не вернусь, я упорный, я придумаю, как ее достать.
— А вот теперь, как мне кажется, мы действительно влипли, Марцелла. Это все ты со своим, давай выкупим этих двоих! И что теперь?
— И теперь мы будем думать. Вдвоем.
— Угу, вдвоем, просто чудесно. Корш, я так понимаю, что без избранницы вы в свои родные пенаты не вернетесь? — у дракона стало крайне озадаченное лицо. В морщинках на лбу так и читалась работа мысли. Наконец он выдал:
— Куда?
— Если мы снимем с вас ошейник, вы домой вернетесь? Да или нет?
— Так не в ошейнике дело, мне бы обруч с плеча снять, он препятствует обороту. Магия ошейника над драконом особой власти не имеет.
— А если мы снимем обруч, то что тогда? — заинтересовалась Марцелла. Эльф сильнее вжался в ствол несчастного дерева, отчего с ветки скатился увесистый плод и плюхнулся на землю поодаль. Кажется, к такому раскладу эльф был внутренне не готов.
— Тогда я обернусь и отправлюсь на поиски уже в обороте. Так, по-видимому, надежней даже в этой стране, где людей много как муравьев весной на муравейнике.
— Ясно. Эльза, что будем делать? К Максу его отправлять — не самая хорошая идея, вынуждена признать. Да и Мирта, опять-таки, что-нибудь выдаст. Ради своих зелий она готова на все, а тут редкая чешуя.
— Ты знаешь, а я придумала. Я, как властительница страны оборотней, легко могу подарить и свободу, и снять ошейник, и даже клеймо.
— И?!
— И оставить его на страже дворца до того самого момента, пока не найдется подходящая девушка. Пусть себе летает ночью в окрестностях. У меня его никто не посмеет тронуть, а чтобы он никого не сожрал и не покалечил, возьмем с него кровавую клятву.
По судну гулко разносится звук тревоги, будто воет изо всех щелей — громко, протяжно и откровенно страшно. Кто-то из команды кричит: «Это пираты!». Команда спешно готовится отражать атаку. Брандспойты уже включены на полную мощь — есть надежда, что к нам не влезут сквозь заслон из соленой морской воды, что начал бить вбок с обоих бортов судна.
Надеюсь, что пираты не преодолеют колючую проволоку, ту самую, что мы только вчера разбирали с румыном на пару.
Я уже ни черта не вижу. Судно закладывает невероятные виражи, кренится с борта на борт. Волны захлестывают прямо на палубу, умывают нас соленой водичкой и обдают пеной брызг. Отстреливаться нам нечем, моряки с торговых судов не имеют оружия. Боцман и матросы откуда-то достали рогатки, пытаются вроде стрелять совсем как в дешевом тире, только в ход идут крупные гайки. Я скидываю в проход чертову проволоку и прочий стальной хлам, кажется, пропорол чем-то ногу, вроде не сильно. Боли нет, но здорово щиплет от морской соли. Кто-то кричит, что к нам забросили лестницу с крючьями. Ещё вираж. Вода по ногам, вода в морду, руки работают сами собой, уже ни черта не вижу. Крики наших, ор атакующих. Мужики мечутся, пытаются столкнуть лестницу длинным багром, ни черта не выходит. С правого борта тоже идут к нам в гости, зацепились кошками. Во всей этой круговерти отчетливо вижу, как на судно влезло двое мужчин. В руках автоматы АК, а надежность автомата Калашникова Сомали гарантирует. Тощие и черные словно черти, целятся в нас. Первым руки поднял капитан, надо беречь экипаж. Следом боцман, потом матросы, кок, я, оказывается, тоже уже так и стою, сам не понял, когда умудрился. Крики, вопли, непонятная ругань, жестами нас согнали в ряд ближе к борту. На судно все лезут и лезут. Сколько же их? Кроме моря уже ни черта не вижу. Судно стремительно сбавляет свой ход. Двигатель встал? Кто-то подходит сзади, страшно, только сейчас и понимаю, насколько мы влипли. Боцман, чертов пророк, стоит справа, тихонько бормочет:
— Не дрейф. Хотели бы, пристрелили бы сразу.
Вторит в ответ неясная брань за спиной, боцман умолк. Кто-то подошел к матросу, стоящему самым первым слева в нашем ряду. Хлопки по одежде, вывернутые карманы, с треском распоротая ножом на спине футболка. Второй матрос — так же. Следующий я.
Вездесущие руки шныряют поверх одежды, из карманов достали абсолютно все, даже старый брелок. Моей спины коснулась холодная сталь ножа, благо тупой стороной. Разрезанная футболка повисла тряпкой, болтающейся на ветру. С боцманом поступили так же. Последним в ряду стоит капитан, интересно, его щегольскую рубашку тоже разрежут? Боцман снова что-то бурчит, только куда как тише. Вслушался:
— Акт устрашения. Это хорошо, живыми оставят.
Это он меня сейчас утешает? Отчего-то смешно, кажется, я дебил.
Добрались и до капитана, толком отсюда ни черта не видно, жаль. За спиной топот ног, лязг дверей, вроде шнырят по кораблю, судя по звукам, спускаются в трюм.
Капитана куда-то уводят, следом по одному еще двоих матросов. Ни выстрелов, ни плюха об воду не слышно, уже хорошо.
Мне в голую спину ткнули чем-то холодным. Обернулся и понял, что то был ствол автомата, так же стволом направляют в сторону трюма. Конвой идет за спиной, руки пытаюсь закинуть на затылок, в спину ударяет иноземная брань. Все понял, не так уж они и занемели. У лаза в трюм стоит еще один, автомат у него в руке и палец на спусковом крючке. Держит автомат вроде небрежно, но что я тут сделаю. Жаль, что я не супергерой. Спускаться в трюм откровенно страшно, трап неудобный, оступлюсь — пристрелят. Слыхал я фразу: «Сначала стреляем, потом приносим извинения».
Иду осторожно, точно выверяя каждый шаг. Внизу на ящиках сидят наши, уф, значит, живы и вроде как целы.
— Опусти уже руки, — командует капитан.
— И что с нами будет?
— Повезет — выкупят. Хорошо, если быстро, тогда, считай, повезло по-крупному. Если не повезет, то погостим на берегу, а там уж как будет.
— Не дрейф, садись на ящик. Скоро тут вся команда соберется, — чему-то будто бы радуется матрос.
— Твои слова, да богу в уши, — отвечает ему второй.
Один за другим спускают в
