сумасшедшая, раз постоянно туда возвращается.
Но финансирование… исследования. Я могла бы спасти стольких людей.
— Хорошо Я пойду.
Слова срываются раньше, чем я успеваю обдумать их последствия.
Я отправляюсь за стену.
Я совсем потеряла рассудок.
ТАЛИЯ
Следующие несколько дней проходят в вихре подготовки. Так забавно наблюдать за лицами моих коллег, когда они узнают, что меня выбрали для полевой работы. Они, конечно, не знают, какой именно, но это и не важно. Я держу подбородок выше, подписывая контракты и слушая объяснения о том, что и где мне нужно. Мне дают карту, и я заставляю себя выйти на улицу, взять сумку и наполнить ее вещами, которые, по моему мнению, мне понадобятся, включая новую обувь и повседневную одежду.
Когда все разложено по кровати и готово к упаковке, я впадаю в панику. Что я делаю? Я не могу этого сделать, но у меня нет выбора. Я подписала контракт. Не могу отказаться, не сейчас.
Рано утром следующего дня меня забирают из здания на бронированной армейской машине и сопровождают к мосту, ведущему из Атеса в трущобы. Неся свою тяжелую сумку, я нервно сглатываю, когда рысью иду по мосту. Как только я перехожу его, мир полностью меняется.
Улицы становятся грязными. Нигде нет четкой дороги, повсюду валяется мусор. Нет ни улиц, ни указателей, только лачуги и хибары, построенные друг на друге, между которыми проложены пешеходные дорожки. Я спешу мимо борделя, из окна которого высунулась женщина и что-то курит.
Я отшатываюсь назад с легким вскриком, когда по моим сапогам пробегает крыса. Я смущенно опускаю голову, натягиваю капюшон, вспоминая, что они говорили о том, чтобы вести себя как можно тише. Я следую их указаниям. Один или два раза я заблудилась, сморщив нос от вони и людей, спящих на улице. Дети слишком худые, грязные и напуганные, а пожилые люди усталые, изможденные и подавленные.
В конце концов, я отдаю несколько пайков, но заставляю себя идти дальше, чтобы оставить немного для себя, когда, наконец, поворачиваю за угол и добираюсь до места, где должна встретиться с моим проводником. Когда я вижу ее, я останавливаюсь в шоке. На мгновение она сливается с толпой, но когда я наконец-то ее различаю, то не понимаю, как она вообще могла это сделать.
Девушка не похожа ни на кого, кого я когда-либо видела.
В первую очередь меня привлекают ее волосы. Они ярко-рыжие, как пролитая кровь, с вкраплениями более светлых рыжих прядей.
Ее глаза заставляют меня затаить дыхание. Они блестящего изумрудно-зеленого цвета, как драгоценности, принадлежавшие когда-то моей матери, и настолько потрясающие, что на мгновение шокируют меня, прежде чем я рассматриваю остальные части ее лица. Все черты лица девушки с жесткими гранями, над розовыми губами — небольшой шрам. В этой женщине нет ничего мягкого. Она выжившая. Она также сильна. На ее руках и ногах видны четко очерченные мышцы, в то время как мои — мягкие. Ее подтянутая талия говорит о том, что она местная и, вероятно, привыкла бороться за еду. Там, где я сверкаю чистотой и идеальной ухоженностью, она перепачкана грязью и пылью, словно никогда не сможет от них избавиться. Ее одежда рваная и поношенная, но она красивее любой женщины в Атесе. Она — естественная красота, за которую платят и к которой стремятся, и вот она, ютится в грязном переулке.
Решительный наклон ее подбородка говорит о том, что с этой женщиной не стоит шутить, как и жесткий блеск ее глаз, когда она наблюдает за моим приближением.
Женщина поворачивает голову, не отрывая от меня взгляда, а затем сплевывает что-то на землю, заставляя меня подпрыгнуть. Она, конечно, замечает.
— Ты опоздала, — огрызается она.
Я моргаю от шока и страха. Я действительно не хочу раздражать эту женщину. Она меня немного пугает.
— Мне сказали… — начинаю я, но она прерывает меня, ее голос низкий и гортанный.
— Солнце встало, и мы уже отстаем от графика. Если хочешь пройти за стену, тогда выдвигаемся сейчас. Ты ни на шаг от меня не отходишь, молчишь, пока я не заговорю с тобой, поняла? Иначе я тебя брошу.
Я знаю, что она говорит серьезно. Она меня бросит. Мне нравится, что я знаю, в каком положении я с ней нахожусь, даже если это жестоко и совсем не культурно.
— Я поняла, — отвечаю я, желая, чтобы она знала, что я ее не подведу. Мне почему-то очень хочется заслужить ее одобрение.
Вздохнув, как будто я мешаю, она оглядывает меня, и становится ясно, что я ей не нравлюсь.
— Сними капюшон.
Я колеблюсь, и в ее глазах вспыхивает раздражение.
— Я… Мне сказали…
— Сними его. — Она закатывает глаза. — Я не собираюсь причинять тебе боль или пытаться выведать твои секреты — у меня есть свои, но мне нужно знать, с кем я работаю.
Неуверенно я протягиваю руку и снимаю. На мгновение я опускаю глаза на землю, а затем поднимаю и встречаюсь с ней взглядом. Я нервно складываю плащ и кладу его в свою новую сумку, а затем стою и смотрю на нее. У меня замирает сердце, когда она бросает мне что-то — обрывок ткани, который она держала в руках.
— Вот.
Я ловлю его.
— Повяжи ее на глаза, — приказывает она.
Я морщу нос от вони, проверяя ее. Она фыркает, и я встречаю ее взгляд.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Чтобы ты не знала дорогу, дура, — огрызается она, раздражаясь. — Хватит задавать вопросы и делай, что тебе говорят. Это может спасти тебе жизнь.
Отлично, Тали, разозли своего гида. Она точно бросит мою задницу. И все же, несмотря на обстоятельства, интрига переполняет меня, и я задаюсь вопросом, как она проходит сквозь стену.
— Как я буду видеть? — спрашиваю я наконец.
— В том-то и дело, что не увидишь. Ты будешь держаться за мою куртку, пока мы не пройдем. Как только мы окажемся за стеной, сможешь снять повязку. Кроме того, ты слишком чистая. Ты же знаешь, что испачкаешься, верно?
Я непонимающе смотрю на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.
— Это всего лишь одежда.
Я вижу, что снова ее раздражаю. Вспышки ненависти и зависти, промелькнувшей на ее лице, достаточно, чтобы я испуганно отпрянула и завязала глаза.
— Ладно, пошли. — Я совсем ничего не вижу, и меня охватывает разочарование от того, что я не могу рассмотреть стену вблизи. Девушка придвигается ближе, и я чувствую, как она натягивает ткань,
