Разве это не похоже на Грэма?
— Не вернемся назад? — Она попыталась оторваться от него, но обнаружила, что тянется к его жесткому мускулистому телу. — Грэм, я никогда не двигалась вперед. Моя жизнь была украдена до того, как я смогла ее прожить, и моя безопасность пришла к тому, чтобы жить жизнью другой девушки и страдать, потому что, черт возьми, никто не знал, как она живет. — Ее руки легли на его грудь, появившиеся когти впились в надетую на нем рубашку. — Чтобы спасти тебя. Потому что независимо от того, как сильно ты меня ненавидел, ты бы пришел за мной, если бы они схватили меня. Никому не будет позволено владеть экспериментом, который ты создал, кроме тебя, — с болью заплакала она, глядя в суровые черты над ней. — Это все, что я для тебя или кем-то еще была. Чертов эксперимент. Средство для достижения цели. И я ненавижу это.
Ее когти вонзились в его грудь, весь гнев и боль, которые Кэт была вынуждена удерживать в течение многих лет, поднимались внутри нее, как шторм, которого она не могла избежать.
Твердые руки схватили ее за запястья, притянули к себе и толкнули к стене, руки вытянули над головой, тело выгнулось к нему.
Ощущение его эрекции, твердой, тяжелой, прижатой к низу ее живота, вызвало горячий отклик, в котором она не хотела участвовать. Она не могла этого хотеть, но ее тело хотело.
— Я не собираюсь тебе объяснять, — выдавил он, его голос был низким и хриплым. — Верь в то, что тебе нужно о прошлом, Кэт, я не буду с этим бороться. Но тебе, черт побери, лучше поверить в это в своем настоящем и будущем. Ты принадлежишь мне. И не из-за генетики, включенной в эту чертову терапию.
Заявление о праве собственности было диким рычанием, которое расширило ее глаза и обострило чувства.
Грэм сделал это. Он заставил генетику, которую она изо всех сил старалась держать под контролем, подняться с такой силой, которой она никогда не чувствовала, пока он не прикоснулся к ней в первый раз.
— Я была твоим экспериментом, — яростно закричала Кэт. — Лишь твой эксперимент.
— Моя пара. Моя.
Его свободная рука двинулась к ее затылку, сильные пальцы расстегнули заколку, которая крепко держала ее косу. Затем он пробрался сквозь тяжелые нити, хватая их и отводя ее голову назад, глядя на нее сверху вниз.
Проведя языком по сухим губам, Кэт поскребла его зубами, когда убрала его назад, легкий зуд под ним так же раздражал, как и в прошлом году.
— Я никогда не буду принадлежать тебе так, Грэм, — яростно выругалась она, несмотря на необходимость сдаться, чтобы быть всем, что ему нужно, чтобы она была. — Ни сейчас и никогда.
Его глаза сузились, глядя на ее губы.
— Твой язык чешется, — прошептал он, крепче сжав ее запястья, пока она боролась с ним. — Когда я прикасаюсь к тебе, твоя плоть болит еще больше, но для начала ты хочешь мой поцелуй, не так ли, котенок? Ты хочешь, чтобы мои губы накрыли твои, мой язык прикоснулся к твоему…
Ее мечты были наполнены этим голодом. С тех пор как она приобрела половое влечение сразу после восемнадцатилетия, в ее мечтах, сексуальных мечтах, всегда был Грэм.
Но как он узнал? Откуда он знал, что у нее чешется язык, что она страдает, жаждет его поцелуя?
— Я чувствую сладкий запах твоей потребности. — Голова опустилась, его губы коснулись мочки ее уха. — С каждым разом, когда я вижу тебя, он становится слаще, опьяняет. Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе.
— Тебе нужно провести диагностику этого твоего нюха, Грэм. Я думаю, что это работает со сбоями, — она усмехнулась.
Кэт ненавидела то, что ее тело предало ее гнев ради удовольствия. Ненавидела воспоминания, которые не могла забыть, и боль, которую не могла освободить.
— Правда, Кэт? — за внушительным шепотом последовало облизывание ее шеи. Слегка грубоватая волна чистого удовольствия, от которой она прикусила губу, чтобы сдержать стон удовольствия. — Или мне нужно залезть под твою юбку и посмотреть, насколько влажен шелк твоих трусиков? Почувствовать жар влаги, которая подготавливает тебя для меня? — Его зубы стучали по изгибу ее шеи, когда ее дыхание становилось все труднее, ее потребность в нем становилась все острее. — Ты знаешь, что произойдет, когда я тебя поцелую? — Его губы коснулись ее подбородка. — Я мог бы поцеловать твою грудь и сделать ее более чувствительной. Я мог бы исследовать распухший бутон твоего клитора, втянуть его в рот или засунуть язык в изнывающую плоть между твоими бедрами, и ты все равно могла справится с дополнительной чувствительностью, которую почувствовала бы. — Острые зубы пощипывали ее шею. — Но если я снова поцелую тебя, если я потрусь языком о твой, то это будет гораздо больше, чем чувствительность, котенок. Для нас обоих. Это станет необходимостью… — Его губы коснулись ее, едва заметная ласка, которая заставила их раскрыться, сорвала стон с ее губ, который она не могла сдержать. — Чертов наркотик, без которого мы не сможем жить.
— Я не доверяю тебе. Никакая связь недостаточно сильна, чтобы преодолеть это, Грэм. Ничто не может изменить это, — возразила она, пытаясь приблизиться к нему, заставив себя не просить его всего того, что он только что описал.
— Ты уверена? — теперь его дыхание стало тяжелее, голос звучал глубже, грубее. — Твое тело доверяет мне. Страдает по мне. Не так ли? Твое тело жаждало бы меня так, если бы не было доверия, Кэт?
— Это называется похотью, — запротестовала она, затаив дыхание, ее голова откинулась к стене, когда его рука опустилась, и он начал вытаскивать ее блузку из пояса юбки, в которую она переоделась, наряду с майкой, перед тем, как Эшли вошла в дом.
— Просто похоть? — Его
