— Идите в лес, — повторил он и быстрым отточенным движением левой руки провел по своему горлу — так, как сделал это уже восемь раз, принося в жертву Вороньему королю семерых дев и одну блудницу.
Джемма не удержалась: вскрикнула и зажала рот ладонями, пытаясь сдержать рвущийся вопль. Штрубе рухнул на землю, и почти сразу же Джемма услышала знакомые шаги. Артур шел в их сторону и не торопился: неспешно брел по дорожке так, словно эта прогулка доставляла ему невероятное удовольствие.
Тернер отработанным движением бесшумно извлек из внутреннего кармана пистолет, прищурился, его ноздри дрогнули, и он выстрелил. Джемма ахнула, и из дымного марева донеслись сдавленный стон и ругань. Тернер выстрелил снова, и Джемма услышала, как кто-то упал.
Над садом снова воцарилась глухая тоскливая тишь. Артур не шевелился.
— Убит? — шепотом спросила Джемма.
Тернер пожал плечами.
— Надо проверить, — тоже шепотом ответил он и добавил: — Держись у меня за спиной.
Они сделали несколько шагов во тьме, и почти сразу Джемма увидела тело на дорожке. Артур лежал, раскинув руки, из-под его головы растекалась кровь. Пуля Тернера вошла чуть выше переносицы. Джемма закусила костяшку указательного пальца. Артур был мертв — а ведь когда-то она доверяла ему, и все здесь доверяли.
— Интересно, что ему дал Вороний король… — прошептала она.
— Ничего, кроме смерти, — ответил Тернер, убирая пистолет. — Идем на развалины, время дорого.
Но уйти они не успели. Дымный сумрак ожил, растекаясь во все стороны, и над садом разлился свет полной луны. Тернера оторвало от земли и подняло над деревьями — несколько раз тряхнуло, как собака треплет лоскут, и перевернуло вниз головой. Джемма почувствовала отвратительный запах горелого мяса и услышала влажный хруст костей.
— Бен! — закричала она. — Бен!
Тернер не отвечал. Она увидела его лицо — мертвое, побелевшее, с отблеском мучительного осознания смерти в глазах.
— Не успел… — Джемма не поняла, что это было: то ли шепот умирающего, то ли его последняя мысль, которую она как-то сумела уловить. — Не успел… нагрешить.
От развалин дунуло северным ветром, и Тернер рассыпался над садом горстью пепла.
Джемма осела в холодную траву. Из горла рвался вопль, но она не могла кричать. Ей казалось, что из нее выдернули что-то очень важное и теперь она лишилась опоры. Тернер — господи боже, он мгновение назад стоял рядом с ней, а теперь его просто развеяло над землей… Джемме захотелось завыть от страха, который завязывал внутренности в узел. Штрубе мертв. Артур мертв. Тернера не стало.
«Обморок», — с почти безнадежной мольбой подумала она.
Сейчас бы лишиться чувств, а потом прийти в себя и увидеть, что все это было сном, и она проснулась в столичном доме Дэвина, и нет ни Вороньего короля, ни Хавтаваары, ни всех этих смертей. Но блаженное забытье не шло, лишь в груди горячо пульсировала боль — та, о которой говорил отец после смерти матери.
Хрустальное яблоко темнело, наливалось кровью, рыдало по утраченной второй половине. Джемма машинально прижала руку к груди, пытаясь успокоиться, слезы хлынули из глаз, и где-то вдали призрачные голоса затянули грустную песню. Джемма узнала мотив: отец то ли пел, то ли выстанывал ее на похоронах матери.
Должно быть, так ноют души, оплакивая свои потери.
Несколько мучительно долгих минут Джемма сидела в траве, потом что-то сильное и упрямое потянуло ее вперед, и она поднялась на ноги, смахнула слезы и заковыляла к тропинке, по которой ушел Армо. Надо было идти к развалинам сторожевой башни. Надо было добраться туда как можно скорее, потому что ни Тернер, ни Дэвин не должны погибнуть напрасно.
— Вот ты и пришла, — услышала она и обернулась.
Вороний король стоял у деревьев. Он был темнее тьмы, но Джемма видела золотые проблески его короны, тяжелые складки плаща и бледное знакомое лицо. Дэвин смотрел на нее, в его глазах плескалось расплавленное золото, и лунный свет играл на латных перчатках, похожих на птичьи лапы.
— Дэвин?.. — прошептала она, понимая, что Дэвина здесь больше нет.
Улыбка распорола лицо Вороньего короля, словно сверкнувшая молния, и Джемма услышала:
— Семь дев, одна блудница, багряный всадник. Наконец-то.
Он протянул руку и толкнул невидимую дверь.
Над садом раскатился гром и хлынул ливень.
ГЛАВА 26
Государыня Тесс села в постели, захлебываясь криком. Она всем сердцем почувствовала, что ее старший ребенок, ее Дэвин сейчас умер в далеких северных землях. Муж бросился к ней, обнял, прижал к себе, пытаясь успокоить, но Тесс продолжала кричать, вспоминая пухлую ручку младенца и складочку на этой ручке, вспоминая ребенка, которого у нее отняла беспросветно лживая королевская честь и жестокие правила.
— Дэвин! — прокричала она. — Мальчик мой, родной мой мальчик!
Кормак прижимал ее к себе, повторял какие-то слова, которые не имели никакого смысла, и видел перед собой не королевскую опочивальню, а цветущий яблоневый сад и худенького черноволосого ребенка, который бегал среди деревьев и играл с невидимыми друзьями, ребенка, которого он должен был убить во имя долга перед страной и семьей, но оставил в живых.
По всему королевству дрогнула земля, затряслась, поплыла во все стороны, словно хотела сбросить с себя людей, их постройки, их дела. Ожили колокола и накрыли города и поселения грозными ревущими голосами. Завыли животные — жалобно, громко, почти по-человечески.
В этот миг убитый дракон, разрубленный на части, запечатанный в стеклянные ларцы и витрины, задрожал, словно пытался собраться воедино, раскрыть крылья и полететь на север. Тьма над севером развернула вороньи крылья и затрепетала, озаренная светом бесчисленных молний. Люди Хавтаваары выбежали из домов и увидели, как над землей поднимается огромная черная птица. Аймо, который все это время провел на пепелище, оставшемся от храма, ударил было в бубен — и выпустил колотушку. Туман, что закрывал его разум все это время, медленно растаял.
— Вот ты какой, — зачарованно произнес Аймо, не сводя взгляда с птицы, и спокойным голосом без следа привычного истерического безумия спросил у отца, который бездумно теребил подвеску с глифом Вороньего короля: — Ты ведь и подумать не мог, батюшка, кому молишься. Вот кого вы все призывали.
Отец замахнулся на него кулаком, но опустил руку и заплакал. Кто-то из баб завыл тоненьким голоском, кто-то прошептал:
— Господи, спаси нас и помилуй.
Аймо вздохнул, бросил ненужный уже бубен в лужу, что стремительно разрасталась на дороге, и ответил:
— Поздно ты о нем вспомнила, Кайва. Поздно.
И, развернувшись, он устало пошел в сторону поля, за которым лежали заросшие развалины сторожевой башни, словно там еще была работа, что следовало выполнить. Отец задумчиво и растерянно посмотрел ему вслед, и Кайва, не сводившая взгляда с Вороньего короля, который занял собой уже половину неба, вдруг закричала:
— Смотрите! В когтях-то у него!
Джемма барахталась в золотых вороньих лапах — почти ослепшая от сверкания молний, почти оглохшая от мерного хлопанья крыльев. Вороний король поднимался все выше и выше, и иногда, когда внизу открывалась земля, Джемме казалось, что она видит крошечную человеческую фигурку на краю яблоневого сада.
Дэвин лежал там — мертвый, уже ненужный Вороньему королю, и Джемма видела, как над телом завиваются струйки белого света: хрустальное яблоко собиралось покинуть мертвеца.
— Пусти! — прокричала Джемма во тьму и тотчас же захлебнулась криком и горькой дождевой водой. — Сволочь проклятая, пусти!
Вороний король рассмеялся. Джемма видела, как огромные черные крылья раскрываются над миром, и видела, как Вороний король — черная фигура в золотой короне — идет к древнему алтарному камню, на котором билась человеческая фигурка, напрасно пытаясь освободиться.
— Пусти! — крикнула она, и страшный полет закончился.
Сверкнула последняя молния, встав белым деревом по всему небу, и Джемма увидела знакомые очертания сосен и черный алтарь. Золотые птичьи лапы мягко опустили ее на камень и разжались.
