стек по ауре, как вода по тефлоновой сковороде.
Мало. Кровь еще текла, вливая силу в схему, но слишком мало, слишком медленно. Я тряхнула правой рукой, задирая рукав.
– Профессор!
Он понял. Боли я не почувствовала – просто встала, вытянув перед собой руки, позволив крови стекать. Но ни капли не коснулось пола: кровь превращалась в алый туман, заполняла символы и снова воспаряла над ними. И вместе с ней бесплотной тенью воспарила я. Словно сама стала кровью – квинтэссенцией упрямой, горячей, шумной жизни, бегущей по венам. Не мой дар – сама жизнь обняла Винсента, прильнула к нему, как это делала я в те моменты, что могли дать начало новой жизни. Сама жизнь слилась с его даром, как это уже было не раз, омыв его разум, изгоняя чужую враждебную волю.
Алое сияние жизни наполнило ауру Винсента изнутри, вспыхнуло и исчезло, а вместе с ним исчезла и аура. Мое сердце пропустило удар – ведь ауры нет лишь у мертвых. Неужели мы допустили не просто ошибку, но ошибку фатальную? В следующий миг я поняла, что не вижу ауру, потому что сила больше не наполняет пространство, и схема исчезла, исполнив свое предназначение.
Исполнив ли? У нас в самом деле получилось? Я попробовала посмотреть не глазами, даром, как в тот миг, когда заметила следы ментального вмешательства – и не смогла коснуться силы. Неужели и мой дар исчез, как и схема? Да и пусть бы исчез, лишь бы все получилось! Я вгляделась в лицо Винсента, но перед глазами картинка поплыла, и я никак не могла рассмотреть его выражение.
Чьи-то руки больно сжали мои локти, вены прошили невидимые иголочки. Я пошатнулась, но свалиться мне не дали.
– Нет уж, нечего тут падать, – слова были едва слышны сквозь звон в голове, голос то гремел так, что хотелось зажать уши, то звучал откуда-то издалека, и из-за этого никак не получалось понять, кто говорит. – Стоять! Не подходи к девочке!
– Ей плохо!
– Ясно дело, плохо, все вычерпала. Стоять, я сказал! Держись подальше, пока она не подтвердит, что с тобой все в порядке!
– Еще один ритуал ее убьет!
– А так ее убьешь ты?
– Винсент? – выдохнула я. Вывернулась из рук профессора – откуда только силы взялись! – бросилась к мужу. Повисла у него на шее прежде, чем Стерри меня остановил, смеясь и рыдая одновременно. Неужели?
– Тише, моя хорошая. – Родной голос был полон любви и тревоги. – Не плачь. Ты меня спасла, все хорошо. Уже все хорошо.
Он помолчал, словно говорить было трудно, и произнес совсем другим тоном:
– Наставник, я не знаю, как вас благодарить. Вас и Ингу. Мне никогда не вернуть такой долг.
– Жену благодари, – проворчал старик; голос его дрожал, несмотря на напускную суровость. – Если бы не ее упрямство, я бы сделал то, что должен был сделать.
– Да, – Винсент подхватил меня на руки прежде, чем меня снова повело в сторону. – Но сейчас ей нужно отдохнуть.
Кажется, я все-таки выключилась, потому что следующим ощущением стала мягкая кровать подо мной. Я попыталась сесть, огляделась – мы были в спальне Винсента.
– Лежи-лежи. – Муж погладил меня по голове.
Я поймала его ладонь, прижалась к ней щекой. Получилось. Я справилась, и профессор не ошибся, переделывая ритуал.
– И пусть засунет твое наследство себе поглубже и утрамбует поплотнее, – вырвалось у меня.
Винсент тихонько рассмеялся.
– Кому ты желаешь такой страшной кары?
– Неважно.
Он потянул руку, высвобождаясь, но мне не хотелось его отпускать. До сих пор не получалось поверить до конца. Мы смогли сделать то, что много веков считалось невозможным. Я попыталась посмотреть на мужа сквозь дар, ровное сияние ауры мелькнуло и исчезло – связь с силой снова оборвалась. Но теперь уже было ясно, что дар вернется, нужно лишь восстановиться, и что усталость, накрывшая меня, вовсе не физическая. И не в кровопотере дело – едва ли из моих вен успело вылиться больше полулитра, стандартной порции при донорстве. Вот, значит, как ощущается магическое истощение.
– Пусти, – ласково произнес Винсент, снова пытаясь высвободить руку, не слишком, впрочем, усердно. – Заварю тебе чай с медом, поможет быстрее восстановиться.
– Лучше бы тебе отдохнуть и восстановиться. – Я села; пришлось замереть, пока не перестанет кружиться голова.
– Я-то силу не расходовал.
– И все-таки, как ты себя чувствуешь?
Он выдохнул – длинно, неровно. Притянул меня в объятья, усаживая к себе на колени. Обнял так крепко, что у меня едва снова не затрещали ребра.
– Живым. Свободным. Собой. Ты спасла меня от смерти… от участи хуже, чем смерть.
– Ты не смог меня убить. – Я шмыгнула носом, и Винсент снова прижал мою голову к плечу, погладил по голове. – Профессор говорит, что сопротивляться контролю невозможно, но у тебя получилось. Так что это ты меня спас.
Винсент тихонько хмыкнул, баюкая меня в объятьях.
– И у меня ничего бы не получилось без профессора, – добавила я. – Все, что я могла сама – пытаться…
– Я помню, – прошептал он. – Каждую твою мысль – из тех, что ты мне показала. Каждое твое слово. Я все помню.
Он коснулся моего подбородка. заставляя поднять лицо, и накрыл мои губы своими. Очень нежно, очень осторожно, как будто боялся причинить боль. Я ответила так же нежно и бережно, словно это был первый наш поцелуй. И все же прошло немало времени прежде, чем он прервался.
– А еще я помню вот это… – Винсент провел большим пальцем по моей скуле. – Мне бы в страшном сне не привиделось, что я тебя ударю.
– Это и был страшный сон. Очень страшный сон. И это был не ты. – я запустила пальцы ему в волосы. – Не казнись. Если уж на то пошло, я тоже не слишком деликатничала. Хватит об этом. Лучше поцелуй еще.
– Меняешь тему, хитрая девчонка? – улыбнулся Винсент.
– Нет. Хочу убедиться, что сейчас – не сон.
– Не сон. – Он поймал мою нижнюю губу своими, игриво потянув на себя. Я поняла намек, прижалась плотнее, скользнула языком к нему в рот.
– Знаешь, – выдохнул Винсент, когда мне пришлось отстраниться и глотнуть воздуха. – Я вспомнил еще один способ восстановить истощенный дар. И он куда лучше чая. Проверим, сработает ли в другую сторону?
Я виновато улыбнулась.
– Ты говорил, зомби не в твоем вкусе, а я сейчас мало от них отличаюсь.
Предложение выглядело и в самом деле куда лучше чая, поцелуи почти заставили забыть об усталости, но на бурную страсть я едва ли была способна. Правда,
