Для разнообразия мы совершили набег на предбанник и реквизировали все журналы, купили дрянную еду из автомата, пытаясь не путаться ни у кого под ногами.
Спустя четыре часа вернулась шериф. Она, Клавин и Стюарт вошли, неся еще пару кресел, и началось повторение пройденного, снова и снова.
— Вы и вправду думаете, что мальчик Чак покончил с собой, чтобы вы могли найти другого мальчика? — спросил Стюарт в пятый раз.
— Я не знаю, что происходило в его голове, — пожала плечами я.
— Он мог бы написать записку, мог бы позвонить нам, мог бы позвонить вам, если уж на то пошло, и сказать: «Мой отец держит в тайнике мальчика». Это решило бы проблему.
— Для него это не решило бы проблемы, — возразил Толливер.
— Он был подростком, — напомнила я. — Его переполняли драма, ужас, вина и сожаление. Думаю, он пытался найти искупление для себя и своего отца.
— Вы и вправду так думаете, мисс Коннелли? Думаете, он по своей воле мучил животных?
— Если и так, это развлечение ужасало его.
Я сомневалась, что есть простое объяснение поведению Чака Алманда. Я считала, что в конце он попытался совершить правильный поступок, но его мыслительный процесс не предвидел возможности того, что он мог бы по-другому выйти из ужаса, в который попал, выйти и выздороветь. Он просто жил недостаточно долго, чтобы верить, что у него есть будущее после ареста отца, и хотел, чтобы отец его перестал убивать. По крайней мере, так я истолковывала действия Чака.
С нами разговаривали долго, пытаясь вытащить из нас сведения, которых у нас просто не было.
— И не рассказывайте никому о том, что видели в амбаре. Пока мы полностью не закроем дело, — велел Клавин.
Такое было легко пообещать. У нас не было желания говорить об увиденном.
У меня имелись некоторые сомнения, что дело завершено, но я держала эти сомнения при себе. После всего того, что мы с Толливером сделали, к моим размышлениям пока еще не собирались прислушиваться. Но сомнения не давали мне покоя, и у меня оставалось чувство незавершенности.
Теперь нам надо было найти Манфреда и его мать, которая, должно быть, сокрушалась: что она сделала в предыдущей жизни, чтобы заслужить такое наказание.
Я спросила шерифа, где Манфред, и она удивила меня, ответив, что его держат в больнице Нотт-Каунти. Он сам попросил, чтобы его оставили там, сообщила она.
— Я могу это понять, — сказала я Толливеру, когда мы снова забрались в патрульную машину Роба, которого наконец-то отрядили отвезти нас обратно в дом у озера.
— Так лучше, чем если бы его перевезли в Ашвилл. Если он сможет получить необходимое лечение здесь, его маме будет куда проще.
— Доктор сказал, что здесь с ним все будет в порядке, — подал голос Роб с водительского сиденья.
— Хорошо, это хорошо, — ответила я.
Потом вспомнила, что Манфред подозревал, будто кто-то ночью убил его бабушку. Может, и не очень хорошо, что он остался в той же самой больнице. Черт! Вот еще один повод для беспокойства.
Вернувшись в дом, мы все упаковали — просто на всякий случай — и сложили в машину — тоже на всякий случай. Мы затушили огонь и повесили ключи от дома на зеркальце заднего вида, чтобы не забыть вернуть их Твайле — опять-таки на всякий случай.
Потом мы поехали обратно в Доравилл. Поскольку утром у нас было мало времени, чтобы привести себя в порядок, мы сделали это сейчас и сразу почувствовали себя лучше.
Рука моя ныла, потому что я в этот день напрягала ее больше положенного, и я приняла болеутоляющее. Мне было почти стыдно, когда я отправляла таблетку в рот, ведь столько людей испытывали куда более страшные страдания. Но единственной болью, которую я могла облегчить, была моя собственная.
— Могу я не сворачивать? — спросил Толливер, когда мы добрались до главного перекрестка Доравилла.
Если бы он не свернул, дорога увела бы нас прочь от города. Поворот налево привел бы нас к больнице.
— Хотела бы я, чтобы ты не сворачивал, — ответила я. — Но, думаю, мы должны убедиться, что с Манфредом и его мамой все в порядке. Верно?
У Толливера был упрямый вид.
— Держу пари, что мама Манфреда — крепкая женщина. Она должна быть такой, ведь Ксильда — ее мать. Держу пари, с ними все прекрасно.
Я искоса посмотрела на него.
— Да, хорошо, — произнес он и повернул налево.
Мама Манфреда, Рейн Бернардо, была более юной копией своей матери. Однако сходство оказалось чисто физическим. Рейн не обладала задатками медиума, у нее не было никаких особых связей с Ксильдой. Рейн начала с работы на фабрике и постепенно проложила себе путь до места в администрации. Она этим гордилась, а еще гордилась тем, что в одиночку вырастила сына. Ее пугало, что Манфред пошел по стопам Ксильды, а не по ее стопам. Но она любила сына, любила мать и, сидя у постели Манфреда, была весьма подавлена.
«Быть подавленной» для Рейн означало, что она произносила всего пятьдесят слов в минуту вместо ста.
Рыжими волосами и пышными формами Рейн пошла в мать, но ее формы были далеко не такими щедрыми. Вообще-то Рейн казалась очень привлекательной женщиной, и я не сомневалась, что она еще не отметила сороковой день рождения.
Мы очутились в больнице в то время, когда ее открыли для первых обычных посетителей.
Я еще никогда не видела Барни Симпсона таким серьезным, интересно, друг ли он Тома Алманда? После того как Барни задал обычные вопросы о том, удобно ли пациенту в больнице и доволен ли тот здешним лечением, врач помедлил. Может, он восхищался Рейн? В конце концов Барни состоял в разводе.
— Мне очень жаль насчет вашей матери, — сказал Барни Рейн. — Она была колоритной леди, и я знаю: вы будете по ней скучать. Она произвела немалое впечатление на наше маленькое сообщество за то короткое время, которое здесь пробыла. Ее еще долго будут помнить.
«Это образец тактичности», — подумала я.
И хотя Манфред был бледен и явно испытывал боль, на лице его промелькнула тень улыбки.
— Я ценю ваши слова, — отозвалась Рейн, не желая уступать доктору в учтивости. — Спасибо, что так хорошо о ней заботились. Манфред сказал, что вы заходили, чтобы повидаться с ней. Ее здоровье так ухудшилось, что мы с Манфредом знали: ей суждено умереть в любую минуту, и мы ни в чем не виним больницу.
Рейн бросила на Манфреда успокаивающий взгляд, а тот закрыл глаза, абстрагировавшись от этой беседы.
— Манфред думает, что следует произвести вскрытие, — обратилась к нам Рейн. — И ее не наблюдали врачи здесь, в Доравилле. Хотя, конечно, она посещала врачей в Теннесси и была у кардиолога прямо перед тем, как отправилась в Доравилл. Как вы считаете?
