Нина Дьяченко - Зеркальные тени

И, несмотря на то, что они уже лет пять как живут в Америке, и кажутся чем-то отдалённым и почти забытым, хотя мы регулярно перезваниваемся, а также переписываемся по Интернету, их любовь не разрушена.

Когда я тогда очнулась от обморока на руках матери, так всё мне рассказала, и в утешение заметила, что я в лисицу превращаться уже не смогу, но моё очарование будет куда больше, чем у обычных женщин. А это значит, что шансы на счастливое замужество у меня довольно высоки.

Она тогда намекала на Маюри, так как знала, что я люблю его, а Сае не воспринимала серьёзно, полагая, что та вскоре умрёт — однажды она так и сказала мне, рассудительно и спокойно. И даже предложила поскорее родить от Маюри, лучше всего сына, чтобы покрепче привязать его к себе.

«Сае вы тогда сможете держать у нас дома, к тому же, ты сама рассказывала, что она ненавидит, когда к ней прикасается мужчина, и слишком слаба, чтобы выносить ребёнка», — говорила мне мама перед отъездом.

Родители оставили мне ресторан, даже сообщив, что я могу о нём практически не заботиться — всё было налажено. Да и деньги моего отца позволяли мне даже сломать эту «игрушку». В Америке отец ещё больше преуспел, и постоянно звал меня к ним, чтобы мы снова стали семьёй, а я…

Я всё ждала. Нет, не смерти Сае, конечно, я её очень любила и люблю, а того, что однажды Маюри скажет мне, что любит меня.

И я тогда рожу от него, пусть даже девочку… для начала… пусть даже в качестве любовницы.

Я была бы согласна оставаться простой наложницей, и даже лично исполнять роль служанки для Сае, лишь бы он был рядом, лишь бы любил меня.

Иногда мне казалось, что у нас почти получилось.

Но… всё уже разрушилось. Я это чувствовала всем сердцем. И было так больно, когда Маюри приходил к нам в дом, а мы с ним перед ложем Сае изображали прежних друзей. А потом я отворачивалась, и уходила к себе. И каждый раз я страстно сожалела, что у нас дома не держат мышьяка.

Я грустно улыбнулась и провела пальцами по серебристой поверхности зеркала.

«Мы проиграли, детка», — прошептала я, обращаясь к своему отражению, точнее, сама к себе. «Даже мои чары лисьей волшебницы ничего не смогли изменить. Он полюбил другую».

Небеса не могли сжалиться надо мной и подарить мне успокоение. По крайней мере, так быстро. И я страдала, не зная, когда мне становилось хуже: когда Маюри появлялся в моём доме или когда покидал его.

Однажды я решила прогуляться, надев красивый халат, стилизованный под кимоно, но его было куда легче носить, да и надевать приходилось без помощи специалистов.

Собрав волосы в пучок, я скрепила его несколькими чёрными металлическими палочками. Множество тонких прядок всё же выбивалось из причёски, и подчёркивало мою шею и овал лица.

Глянула в зеркало — и слегка улыбнулась, так как в голову пришла мысль, что неопытные туристы, которые валом валят в Киото — на них в своих время нажились мои родители, когда этот дом всё-таки был открыт в качестве ресторана — впрочем, я только недавно закрыла его, так как поняла, что денег у нашей семьи и так слишком много, а развлекать других, выступая в образе поддельной гейши, мне надоело. Мне было жаль нескольких девочек — настоящих гейш, которым выступления в моём ресторане, особенно чайная церемония, давала неплохой доход, но сегодняшних гейш и так осталось слишком мало, даже в тех кварталах Киото, где они проживали и до сих пор, в Гион и Понто-тё. Так что, полагаю, что они и так найдут себе работу.

Какой-то фестиваль, который проходил не так далеко от моего района — я даже не успела как следует устать от долгой прогулки — захватил меня целиком.

Шум толпы, весёлые туристы, милые девочки «лолитки», одетые в невообразимые рюши и кружева… всё это захватило меня.

Конечно, даже перемещаясь в толпе, я ощущала своё одиночество, пустоту в сердце, которая разъедала меня изнутри, словно кислота. Но появилась какая-то иллюзия отвлечённости от собственных невесёлых размышлений, в которых я постоянно утопала, когда возвращалась домой. Я выпила какой-то прохладительный напиток западного образца, съела несколько вкусных пирожков, а затем просто расслабилась, приказав себе не думать о том, что и так уже осталось в прошлом.

… Странный мужчина, который явно следил за мной, не сразу привлёк моё внимание, но, когда я его заметила, и несколько раз внимательно глянула, то ощутила исходящее от него зло. Даже не так — смерть.

Хотя на вид он выглядел обычным туристом: европейская внешность, невозможные ярко-синие глаза — я даже решила, что это линзы — тёмные волосы и синий костюм с тёмно-синим галстуком.

Он смотрел на меня внимательно, с долей агрессии, и было в его глазах что-то неприятное, та цепкая, внимательная настороженность, которая встречается в глазах охотника, преследующего дичь с ружьём в руках.

Я зябко передёрнула плечами, так как у меня возникло ощущение, что от его взгляда моя душа заморозилась ещё сильнее.

Легко улыбнувшись, я немного отошла от толпы, хотя и не собиралась убегать.

Всё равно, несмотря на то, что я надела мягкие, удобные туфельки, и быстрая лёгкость моей походки, он был быстрее.

Когда мы очутились в преддверии парка, незнакомец ухватил меня за локоть сильными, по ощущению — стальными пальцами.

Резко, до боли, развернул — и я почти утонула в этих синих глазах.

Он моргнул, в его взгляде появилась растерянность. Он практически разжал пальцы, но я не стала выдирать руку и убегать, хотя могла. И даже не стала кричать.

— Ты оборотень? — прошипел он, но в его голосе явно чувствовалась некоторая неуверенность.

— Лиса, — я кивнула. — Наполовину. Только по матери. Я очаровательно улыбнулась своему предполагаемому палачу.

— Ты пришёл убить меня?

Между нами повисло тяжёлое молчание. Он продолжал крепко стискивать мою руку, то сжимая, то расслабляя пальцы. На его лице была написано борьба, он явно не мог принять решения. Скорее всего раздумывал над тем, что некоторые вещи делать правильно, а некоторые — легко.

— Ты только наполовину лиса, — он разговаривал явно сам с собой, пытаясь себя в чем-то убедить. Я не трепыхалась, понимая, насколько важным для моего будущего является его решение.

— Ты так прекрасна, — он зарылся лицом в мои волосы, потянув меня на себя. — Можешь свести с ума любого мужчину. Может быть ты согласишься, если тебе не тяжело? Я… у меня, — он запинался, удерживая меня двумя руками так, чтобы стоять за моей спиной, продолжая наслаждаться ароматом моих волос.

На миг я даже понадеялась, что он выколет глаза моими палочками. И всё-таки его прикосновения не были мне так уж неприятны. И даже почти не пугали, наверное, отчасти потому, что я всё ещё болталась в своём мире, захлёбываясь в скорби, почти не существуя на этой улице, в объятиях этого странного… существа. Он не был человеком так же, как и я, это я ощущала всем своим естеством.