— Ты можешь передать мне власть добровольно и сохранить себе жизнь, — предложил Александр. — При всех этих людях, которых сам пригласил для празднования. Вот и отпразднуем свержение человека, который пролил океаны крови, уничтожил множество семей и разрушил некогда цветущую страну. Пойми, тебя ненавидят. Посмотри в глаза своего народа и прочтешь жгучую злобу. Ты сам довел их до того состояния, когда они пошли за мной.
Они стояли друг напротив друга, и я пыталась увидеть в их лицах что-то общее. Император назвал их родственниками, и Александр однажды сказал про свой особый статус. Проще всего это объяснялось только одним… лысый, неприятный, нескладный император — родной отец Алекса.
Это объяснило бы, почему старшему лорду не передалось ни капли семейной магии, почему его недолюбливал отец, почему император стремился навечно запереть братьев в поместье. Видимо, Рейнольд хоть и был трусом и скотиной, но не смог убить родного сына.
Но какие же они разные!
Ни единой императорской черты не углядывалось в Александре дэ Горне. И меня безумно радовал сей факт. Не хотела бы я смотреть в родное лицо и видеть там отголоски человека, который пленил Макса и готов был изнасиловать меня саму.
— Я никогда не передам тебе власть, — выплюнул император, всё ещё окружаемый «друзьями» среди знати. — Если ты меня убьешь, то тебя нарекут кровавым правителем. Тебе не отмыться от поступка, с которого ты начнешь правление. И однажды точно так же обезглавят тебя самого.
— Веришь или нет, но мне плевать.
— Им не плевать. — Рейнольд кивнул в сторону любопытной знати. — Им безразлично, кто из нас сегодня погибнет. Они будут заглядывать в рот победителю и говорить, что всегда верили в него. Но они перескажут историю моей смерти, переврав её, выставив тебя беспощадным убийцей. Если же ты заключишь меня в темнице, то найдется тот, кто захочет вернуть старые порядки. Этот человек организует новый мятеж и вытащит меня, заколов тебя твоим же мечом. Такой кончины ты добиваешься?
Я смотрела на императора, понимая: тот боится смерти. Он понимает её близость, но до последнего оттягивает тот-самый-момент. Его руки трясутся как у старикана, и на лысине застыли капли испарины. Он даже не предлагает сразиться с ним в равной дуэли — потому что даже, будучи раненым, Александр одержит победу.
— Мне плевать, — повторил Алекс, не дрогнув.
— Да схватите же вы его! — разъярился император, вспыхнул как спичка, посмотрев на свое окружение с надеждой в глазах. — Что же вы стоите! Убейте предателя! Я озолочу вас, недоумки!
Никто не шелохнулся. Всем было очевидно: удача на стороне дэ Горнов. Мало убить Александра. За его спиной стоят другие. Те, кто помог организовать восстание.
— Я ведь даровал тебе жизнь… — интонации сменились, став почти жалобными. — Неужели ты не будешь милостив ко мне? Неужели заколешь как собаку?
— Вам помочь, лорд Александр? — предложил один из стоящих возле императора мужчин, кивнув на кинжал, что любовно оглаживал сквозь ножны. — Мы сами прикончим этого…
— Нет, — жестко отрезал мужчина. — Он понимает, что ему остались считанные минуты, и пытается посеять зерно сомнения в присутствующих людях. Но я не боюсь замарать руки его кровью.
Он не боялся, но в словах императора было зерно истины. Все мы читали книги, в которых новый правитель убивал старого, и это никогда не описывалось как нечто героическое. Осуждения — навалом; гордости — ни капли.
В этом мире, например, лет пятьсот назад младший брат победил старшего в сражении и занял трон честным путем, но его всё равно называли братоубийцей и писали о том, как он заляпался этим поступком перед небесами.
Местные боги избирательны. Почему-то они любят справедливость, но не терпят тех, кто её несет.
Внезапно стало понятно, зачем я таскалась с этой склянкой. Мгновенный яд. Не дающий никакой надежды на спасение. Не имеющий противоядия.
Я взяла пустой бокал со столика и капнула туда черную как сама темнота жидкость. Она кровавой каплей стекла по стенке, словно расплакалась.
Пусть убийцей станет не Александр, а капля яда, которую император выпьет добровольно…
Выпьет же?
— Вы боитесь не смерти, а боли, которая придет со смертью. — Я подошла к императору и протянула ему бокал. — Вы сами понимаете, что это конец. Вас не оставят в живых, вас не заточат в темнице. Вы в любом случае не жилец. Так будет проще. Вы умрете спокойно, потому что сами сделали такой выбор…
…а Александр будет чист. Он — не хладнокровный убийца и не останется в памяти людей тем, кто зарезал на глазах у всего честного народа и Виктора Деевского, и самого императора.
Рейнольд колебался несколько секунд, но потом схватился за бокал трясущимися руками. Внезапно он посмотрел на меня с благодарностью:
— Спасибо.
Я отвернулась, когда влажные губы императора коснулись стекла.
— Достопочтенные господа, без сожаления сообщаю вам о том, что император Рейнольд сложил полномочия, — слова Александра сотрясали стены.
Я не верила тому, что всё кончилось. Мне казалось, сегодняшний день — идиотский кошмар, который будет преследовать меня до скончания дней.
Но посыпались аплодисменты, и кто-то начал несмело чествовать Александра, подходить к нему с поздравлениями, предлагать целителей и зелья.
Я не смотрела на него, потому что боялась увидеть неодобрение и разочарование. Взгляд уцепился за темноволосую девушку. Которая сейчас рыдала в самом углу. Одетая в красное платье, сшитое моими собственными руками. Оно едва сходилось на пышной груди фаворитки. То самое, свадебное. Которое не принесло счатсья ни мне, ни ей.
Странное желание управляло мною, когда я подошла к девушке и прошептала ей на ухо:
— Раздевайся.
А она беспрекословно подчинилась, только всхлипнула громко и испуганно.
Разумеется, я не надела этого платья. Но оно, как символ нашей победы, осталось лежать на полу.
Ну а потом Александр всё же согласился на целителя, а люди несмело чокнулись бокалами и начали разъезжаться, пообещав разнести по провинциям новость о новом правителе. Великолепном и долгожданном, разумеется.
Ещё бы, кто сказал в лицо человеку, который только что совершил переворот, что чем-то недоволен.
Александр не спешил говорить со мной. Его окружили стражники, он отдавал короткие команды. Мне пришлось долго топтаться в углу, кутаясь в куртку.
— Где ты хочешь остановиться? — спросил Александр коротко. — Здесь или в поместье?
— В поместье…
Ничто не могло бы заставить меня переночевать в месте, с которым связано столько тревоги и боли.
— Я прикажу отправить тебя домой немедленно. Ты еле держишься на ногах.
Вскоре придворный маг открыл передо мной портал, и я очутилась в знакомом дворе, невдалеке от осыпавшейся стены. Старенькое поместье дэ Горнов укоризненно взирало на меня дырами-окнами. Мол, чего приперлась вообще? Разворотила всё, порушила, едва не убилась — и, нате, вернулась.
Не знаю, могла ли я теперь называть это место домом.
Но стало капельку легче.
***
Невыносимо долго тянулись дни. Противные, лишенные всякого смысла, похожие на тягучий переваренный кисель.
Александр домой не вернулся, но написал письмо, в котором просил дождаться его, не переживать и не думать о плохих вещах. Он сказал, что не может позволить себе даже минуты отдыха, что ситуация шаткая.
«Всё не так просто, как могло показаться, — писал Алекс твердым почерком. — Многие из этих людей недовольны сложившейся ситуацией. Пусть они стояли и хлопали в ладоши как верные подданные, но я не выгоден им в качестве правителя. Они привыкли жить на широкую ногу и не допустят на троне какого-то чужака. Нельзя расслабляться».
И я ждала, потихоньку занимаясь восстановлением дома. Деньги появились, как и материалы, как и нерасторопные рабочие, между которыми я суетливо носилась, ощущая себя прорабом. Даже ругалась теми же словами, какими обычно разговаривают на стройках.
