— Я просто хочу узнать тебя.
Бац.
Она что-то ломает в нём — Гермиона видит это по излому его бровей, по изгибу губ, по выражению глаз.
Плечи Малфоя нелепо дёргаются, будто бы её слова попадают пулей куда-то между его лопаток или в центр груди.
— Ты. Хочешь. Узнать. — Его глаза слегка светятся, и он издаёт зловещий смешок: — Узнать.
Малфой поднимается с кресла, и Гермиона, будто ожидав подобного, моментально вскакивает следом, замирая напротив. Он прижимает кулаки к бёдрам и, выпрямив спину, вскидывает подбородок, отчего кажется ещё выше.
Гермиона молчит, ожидая прорыва.
Малфой не подводит.
— Я не хочу убивать, — вдруг изменившимся тоном говорит он. — Это, может быть, сложно понять, но, хоть я и верил во всё то, за что сражаются Пожиратели, всё же я не готов убивать за это. Некоторые вещи оказались важнее.
Гермиона смотрит прямо на него и рвано хватает ртом воздух:
— Но… Но!.. Это не ответ! — Теперь жестока сама Гермиона. Жестока и невыносима, и знает это, но не может остановиться. — Ты не готов убивать за эти идеалы, но всё ещё разделяешь их? Ты готов лгать ради них? Готов мучить?
— Я не знаю.
— Ты до сих пор веришь в то, что чистокровные лучше маглорождённых?
Она задаёт вопросы, потому что ничего не может с собой поделать.
— Я не знаю, во что я верю, Грейнджер! — лающе восклицает Драко, и его тело изгибается волной, будто он сдерживает рвущуюся наружу энергию. — Вот твой ответ, которого ты добивалась. Не знаю, не знаю… Я не знаю!
— Но этого недостаточно, Драко. Тебе… тебе надо разобраться.
— Грейнджер, ты сама сказала. Я здесь. И я уже совершил все те поступки. Да, многие — плохие. Но были и хорошие. И я продолжаю делать что-то сейчас, каждый день. — Он вдруг сутулится, расслабившись, и пальцы разжимаются. Руки теперь безвольно свисают у бёдер. Белёсая чёлка падает на лоб, порождая тень на глазах, которые Малфой на миг устало прикрывает. — А в конце концов разве поступки говорят не больше слов?
Гермиона замирает, ошарашенная услышанным.
Она боится ошибиться, ведь уже долгое время делает выводы о Малфое исходя из его поступков, но каждый раз сомневается: а что, если это случайность? Что, если это уловка с его стороны?
Драко Малфой не поддаётся ей, и Гермионе хочется услышать вербальные пояснения. Ей нужна расшифровка его действий. Понятная инструкция к его личности и его мыслям.
Но он прав, что поступки важнее, и это раздражает настолько, что Гермиона не сразу соображает, что сказать.
— И, знаешь, Грейнджер, — вдруг глубоким голосом обращается к ней Малфой, вновь сбивая с мысли, — если ты сама можешь объяснить причины всего, что делаешь, то я позволю тебе и дальше изводить меня вопросами, — он хмыкает и слегка покачивается, перекатываясь с мыска на пятку. — Но если ты сомневаешься хоть в чем-то — то перестань быть такой лицемерной.
Он замирает, бросив короткий взгляд на Гермиону и длинный — в потолок над её головой. Она угрюмо глядит на него и в конце концов не удостаивает никаким ответом.
Энергия, вспыхнувшая так ярко и живо, покидает её тело, и усталость вновь накрывает с головой, парализуя мышцы. Слова Малфоя взрывают что-то в её разуме, и разлетевшиеся осколки впиваются повсюду, доставляя почти физическую боль. Гермионе нужны время и спокойствие, чтобы навести порядок, избавиться от следов и обдумать всё произошедшее. Чтобы понять, что же она на самом деле думает.
Чтобы избавиться от сомнений.
Разговоры с Малфоем поднимают слишком много, будто он берёт её за шкирку и заставляет смотреть на вещи, которых обычно Гермиона неосознанно пытается избежать.
Но ей хочется надеяться, что и она в свою очередь обтёсывает его. И в какой-то момент они достигнут понимания.
Но не сегодня — на сегодня с неё хватит этих выматывающих словесных сражений.
Достаточно.
Но Малфой, видимо, так не думает.
Он вновь переводит взгляд на Гермиону, смотря однако куда-то в область ключиц, и одну руку будто бы небрежно засовывает в карман, хотя во всей позе чувствуется напряжение.
— Что, Грейнджер, задавать вопросы получается лучше, чем отвечать на них? — спрашивает он на одном дыхании и нервно облизывает губы. — Ты иногда очень раздражаешь, ты ведь в курсе, да?
— Не меньше твоего, — хрипло выдавливает Гермиона.
Что-то в воздухе между ними снова меняется; пламя свечей несильно колеблется, отбрасывая причудливые тени на стены.
Она непонимающе хмурится, склонив голову к плечу, когда Малфой вдруг спрашивает:
— Когда тебе нужно возвращаться?
— В смысле?
Он нетерпеливо цокает и всё-таки поднимает взгляд, смотря прямо ей в глаза.
— У тебя есть ещё минут десять?
Гермиона неопределённо пожимает плечами, сбитая с толку несвязным потоком его вопросов.
Она не понимает его. Правда хочет его понять, но пока что не понимает.
— Ну да, есть.
Он слегка щурится.
— Хорошо. — Она вдруг осознаёт, что Малфой стоит очень близко. — Это хорошо.
Один выпад — и он протягивает руку и, схватив её за капюшон кофты, дёргает на себя с такой силой, что Гермиона спотыкается и врезается в его тело.
Она задерживается намного дольше, чем на десять минут.
Она почти не видела его в бою, не в силах отличить среди толпы одинаковых тёмных плащей и светлых масок, и плохо помнит дуэльные уроки в Хогвартсе — это было будто в прошлой жизни, поэтому Гермионе особо не с чем сравнивать нынешние движения Малфоя. Но то, как его руки и тело шевелятся, когда он захватывает её, поражает и немного сердит.
Потому что не должно быть так легко и приятно.
Так естественно.
Он целует её. Дыхание скользит между их губами, откуда-то из глубины груди поднимается палящее тепло, и Гермиона неловко переступает с ноги на ногу, бездумно отвечая на поцелуй и не особо думая о том, как расположить руки.
Его плечи — подходят.
Его шея — вполне.
Его затылок с мягкими прядями волос, струящимися между пальцев, — это хорошее место.
На его теле много хороших мест.
Малфой, не размыкая губ, тянет её на себя.
Он делает шаг назад — она пытается следовать за ним; другой — словно ведёт её в танце; третий — его ноги упираются в край кресла.
И Малфой роняет их обоих, подхватив её под бёдра. Гермиона падает, ударяясь коленями об обивку и ягодицами — о ноги Малфоя. Их зубы слегка сталкиваются, рождая звонкий звук, и Гермиона на мгновение поражённо отстраняется, опираясь ладонями в плечи Малфоя.
Но он целует её снова.
Вдруг оказывается, что это ровно то, что нужно, чтобы очистить голову после жаркой дискуссии. Осколки, впивающиеся в мозг, крошатся под натиском движений и размякают от жара, охватившего всё тело.
Они исчезают.
И остаются только прикосновения Малфоя.
Обхватывая одной рукой талию, он притягивает Гермиону ближе, так что она скользит по его ногам и прижимается грудью к груди. Это положение непривычно и волнующе; Гермиона чувствует и силу Малфоя, и собственную власть. Она может двигаться, может задавать темп, может сама решать, как целовать его и куда.
Она разрывает поцелуй, ловя его раздражённый вздох, и тут же касается губами щеки Малфоя, скользит по скуле, опаляет дыханием ушную раковину. Гермиона помогает себе руками, зарывшись пальцами в его волосы и поворачивая голову, чтобы было удобнее.
Он стискивает её бёдра.
Гермиона слышит его прерывистое дыхание и неразборчивый шёпот, когда быстрым движением языка проводит по шее, повторяя его же движения. Она не уверена, что действует правильно, но отдаётся инстинктам, ощущая, как всё тело Малфоя напрягается, а грудь движется в рваном темпе, как будто и диафрагма, и лёгкие, и сердце забыли о существовании ритма.
Что-то внутри Гермионы разрывается, распускается, раскручивается…
Время великодушно по отношению к ним. Жаркие секунды щедро растягиваются в минуты, стрелка часов замолкает, не напоминая о себе. Реальность отступает, разрешая забыться.
