ошибке, когда ей было двадцать лет от сокурсника. Ей удалось попасть на бюджетной в Москве. Ее считали светлой головой, как и Эмму. Сокурсник очень испугался, нашел дурацкий предлог, чтобы расстаться с Верой и исчез. Ее родители настаивали на аборте, так как прочили светлое будущее, которое не настанет, если она бросит учебу. Вера же с детства мечтала стать матерью. Жизнь в общежитие, вечная зубрежка подкосили ее, а беременность стала нежданной радостью. Она ушла с учебы, выучилась на парикмахера и успела начать подрабатывать до родов. Ребенок родился чудесный. Вера назвала его Максимом и не могла нарадоваться. К сожалению, он плохо ел, постоянно плакал и не набирал вес. Вера потеряла работу, водила Максима от специалиста к специалисту. Деньги быстро кончились, а Максиму становилось все хуже. Тогда она и решилась, что проституция единственный выход. Эмма все узнала лишь потом, когда зашла проведать Веру и нашла ее в слезах и побоях, подле разрывающегося от крика Максима. Потом Вера уехала обратно к родителям, вышла замуж, родила еще одного ребенка. Ее жизнь внешне наладилась, но Вера никогда не оправилась от потрясения.
Эрик тихонько сжал ладонь Эммы и уверил ее:
— Сестренке не нужно ничего объяснять. Этот брат полностью разделяет ее мнение. Девочкам Ди и правда нужна помощь и поддержка, поэтому этот брат часто заглядывает туда, чтобы немного облегчить их быт. В большом доме всегда что-то ломается, а никто лучше горцев не умеет чинить.
— Вот, чем ты занимался? Чинил?
— Не только, — Эрик смущенно улыбнулся. — Еще мебель переставлял. Обеденный стол очень тяжелый, меня чуть удар не хватил, пока его толкал. Ди как раз потешалась надо этим братом, когда вы появились.
Тут на них зашикали со всех сторон и Эмма обнаружила, что их вытолкнули на огромную площадь. Мощеная мостовая ступеньками уходила вниз, туда где расположилась высокая сцена. По краям площади высились трехэтажные пагоды, каждый этаж разделяли крыши с загнутыми вверх углами, с которых свисали сотни фонариков. На балконах домов теснились нарядно одетые люди сплошной стеной, в основном молодые девушки. Впереди от края до края площадь заполняли сплошным цветным ковром многочисленные зрители. Эмма по привычке прикинула количество человек и у нее вышло более двадцати тысяч.
На сцену вышел молодой молодой человек в халате с широкими рукавами, струящимися по ветру, поклонился, под аплодисменты и крики зрителей. Эмма стояла на самом краю площади. На расстоянии около ста метров его фигурка казалась совсем крохотной, но его отображали на огромных круглых зеркалах, расположенных с двух краев сцены.
Эмма отметила, что артист дорого одет. Нижний халат темно синий, сверху фиолетовый, расшитый золотыми утками-мандаринками. Волосы собраны в высокий пучок на голове, покрытый богатым головным убором, пронзенным длинной спицей, с которой струились тонкие ленточки. Сам молодой человек был красив, впрочем красотой, по которой Эмма научилась отличать заклинателей.
— Спасибо, этот недостойный, Сун Мэймэй, благодарен теплому приему, — зазвучал приятный мелодичный голос, многократно усиленный магией. — Надеюсь скромное выступление придется по вкусу дорогим гостям.
Тонкая пронзительная нота флейты, и юноша встал в изящную позу — одна ладонь вертикально у лица, другая спрятана за спиной. Над головами зрителей по две стороны площади в ночном воздухе принялись расти из призрачных ростков две колонны высоких деревьев. Юноша закружился по сцене, и деревья рванулись ввысь. Рукава трепетали на ветру, юноша призывно изгибался, пока ветви не потянулись друг к другу, накрыв площадь сплошным куполом. Танцор прыгнул, закружился в воздухе, а на деревьях расцвели нежные розовые цветки. Раздался свист, юноша достал словно из воздуха острый клинок. Теперь движения на сцене стали резкими, сталь порхала в опасной близости от белой кожи танцора. Он нападал на невидимого противника, тяжело дышал, а в это время на зрителей обрушился дождь из призрачных цветов. Эмма затаила дыхание от восторга.
— Опять МэйМэй затягивает, скукота какая, — пожаловалась девушка, прижатая к Эмме слева. — Надеется побольше очков вытянуть.
— Нет-нет, у меня для Айгуо припрятано, никому не отдам! — пылко ответила ее соседка.
— Цветочки ничего так, получше, чем в прошлом году. Переведу ему пять очков, вон как старается, даже халат приоткрыл, — добавила третья девушка.
Она достала вытканный мешочек и оттуда на ладонь выкатились пять перламутровых бусин. Девушка слегка подбросила вверх, те застыли в воздухе, засветились и растаяли с тихим мелодичным звоном. Только сейчас, Эмма заметила, что похожий звон раздавался повсюду, а за спиной танцора вспыхивали радужные огоньки.
Одежда парня и правда пришла в беспорядок, открывая литые мышцы груди. Сейчас мелодия гнала вперед на поединок, он то и дело выделывал на сцене невероятные кульбиты с клинком, пронзая невидимого противника. Девушки зевали.
— Хоть на приданое набрал, пусть не жалуется. Сестрички его не обидели.
Деревья состарились и осыпались в труху. Мелодия окончилась, танцор вышел на край сцены и поклонился толпе.
— Дорогие гости были невероятно щедры сегодня, — тяжело дыша, сказал он. — Сун Мэймэй благодарен за ваше внимание.
— Ишь мало ему, аж побледнел от гнева! — отметила соседка Эммы, жуя жирную лепешку с зеленым луком. Эмму обдало манящим ароматом, а в животе заурчало от голода.
— Тихо-тихо, сейчас красавчик выйдет, — шикнула на нее другая.
Эмма почувствовала, что Эрик передал ей в ладонь треугольный сверток. Это был завернутый в лист и обмотанный веревкой клейкий рис с фасолью. Эмма развернула его, откусила половину, остальное поднесла ко рту горца. Тот послушно подобрал лакомство губами. Рис был ароматным и очень мягким, а бобы добавляли сладости.
— А мне сестренка хоть немного оставила? — тут же обиделся Урман. Эрик протянул ему целый сверток.
— Девочки передали лакомство для всех братьев, — примирительно сказал он.
— Сестренка тоже угостит меня, как второго брата? — протягивая Эмме открытый лист с рисом, заискивающе спросил Урман.
Но тут толпа взорвалась криками и улюлюканьем. Отовсюду раздавался звон подброшенных перламутровых бусин, а сцена сверкала и переливалась радужным светом. На больших экранах по обе стороны сцены высветилось знакомое лицо Адама. Он и так был красив, а сейчас, освещенный ореолом магического свечения, в парадных одеждах и серебряном венце, от него невозможно было отвести глаза. К тому же, искусный макияж еще больше подчеркивал алые губы, а красные стрелки под глазами превращали открытый взгляд заклинателя в чуть лукавый.
Соседки Эммы заорали так, что заложило уши. Они достали из сумочек светящиеся плакаты, принялись суматошно махать ими в воздухе, и прыгать на месте, не заботясь приземляются на землю или на чужие ноги.
Еще когда девушки
