прекрасно видна вся гамма переполнявших его чувств, в которых я не стала разбираться, потому что меня волновало совсем другое.
Световая волна, вдоволь набегавшись по моему телу, наконец-таки добралась до правой руки и перетекла… в крепкую ладонь Эвана.
Но тот, конечно же, опять ничего не ощутил.
– До встречи с тобой я не знал, что такое любовь, Райли! – заявил вместо этого. – И сейчас я до сих пор не могу поверить в свое счастье – в то, что ты тоже любишь меня! Мне этого хватит…
– Ты что, собираешься умереть?! Знаешь, что я тебе скажу, Эван Хардинг! – заявила ему возмущенно. – Это довольно эгоистично с твоей стороны! Вообще-то, я замуж хочу, причем за тебя и ни за кого другого. – Первый раз в своей жизни в двух мирах и, похоже, последний. – И все радости нашего брака меня тоже интересуют. – Даже сейчас, сидя на холодном полу, мне было приятно о них думать. – И детей я тоже от тебя хочу, так что не позволь завтра никому себя убить!
– Я выживу, Райли! – заулыбался он. – Ради тебя и…
– И ради прелестей нашего брака, как иначе, – ехидно подсказала ему.
Внезапно я поняла, что он выживет.
Что бы ни произошло на Суде Справедливости, эта самая справедливость обязательно восторжествует. Бог Дорез из пантеона богов Арагоса меня услышал, и Он об этом позаботится.
Как-никак это его инстанция, а я получила прямую с ним связь. И еще что-то заковыристое в подарок во время переноса в этот мир, которое и сумела передать Эвану.
Но больше разговаривать нам не дали, потому что явился комендант и заявил, что мое время вышло и мне пора возвращаться домой. Визиты к пленнику запрещены, а должок моему отчиму, который водился за комендантом, как раз истек.
Похоже, ему была известна формула пересчета тюремных минут на звонкие дукары Нотумбрии, поэтому меня попросили на выход.
Я собиралась было заупрямиться, но по лицу коменданта стало ясно, что он все-таки меня отсюда выставит.
И он выставил.
В последний раз я коснулась руки Эвана, уговорив себя, что это никакой не последний.
– Прощайте, леди Ривердел! – произнес он.
– До завтра, лорд Хардинг! – выдавила я из себя, подумав…
Пусть только попробует у меня умереть! Если он это сделает, я отыщу его даже в загробном мире, потому что подобного рода путешествиями меня уже не удивить!
Заснула я только после рассвета. И то, вовсе не ускользнула в мир легких и приятных сновидений, а словно провалилась в темную грязевую яму. Ползала по ней, пыталась найти выход, а заодно и вытащить оттуда Эвана.
Но чавкающее болото настойчиво засасывало меня в свои мутные глубины, не желая отпускать, пока внезапно я не услышала лай…
Звонкий собачий лай, и во сне мне показалось, что по нашу с Эваном душу явились еще и Черные Псы. Им оставалось всего лишь вскинуть луки и довершить начатое.
В этот момент я решила, что это уже перебор даже для кошмарного сна, и открыла глаза.
Заморгала, уставившись в светлый потолок, одновременно пытаясь понять, куда подевалось болото с лучниками и почему вместо чавкающей жижи я вижу обод от балдахина, которым не пользовалась, а еще персикового цвета обои с декоративной золотистой отделкой.
Наконец, вспомнила, что я вовсе не увязла в грязевой трясине, а лежу в кровати в собственной спальне Малого Дворца, как раз по соседству с комнатой Аурики.
Следовательно… Что-то продолжало тревожить меня в приснившемся кошмаре, пока я внезапно не осознала, что собака все-таки была, но она лаяла в покоях маленькой принцессы.
Повернула голову, за что она тотчас же отомстила мне ужасной болью. Такой сильной, словно у меня не на шутку разыгралась мигрень.
Впрочем, голове было за что мне мстить.
Перед тем, как меня сморил сон, я провела долгие часы в размышлениях о том, как помочь Эвану, а заодно и мучилась от собственного бессилия.
Верить в помощь Богов Арагоса у меня получалось так себе, поэтому я страдала. Даже поплакала, а потом на всякий случай помолилась тем самым Богам, попросив у них защитить Эвана.
Решила, что хуже уже не будет.
Такое времяпрепровождение не пошло мне на пользу, и я получила жуткую мигрень в подарок. И ничем это было уже не исправить – таблеток под рукой не оказалось, а своей магией я могла разве что снести себе голову.
Решение показалось мне довольно интересным, но не самым рациональным в сложившейся ситуации, потому что из соседней комнаты донесся звонкий и веселый голосок Аурики, которому вторил жизнерадостный щенячий лай.
– Так! – сказала я потолку и креплению для балдахина. – Там что-то происходит, причем без моего ведома. Поэтому я сейчас же должна встать и разобраться, после чего навести порядок.
И наплевать на головную боль!
Тут, словно они прятались по углам, дожидаясь моего пробуждения, ко мне поспешили две служанки.
Помогли подняться и умыться, явившуюся с завтраком третью горничную отправили к королевскому доктору за микстурой от головной боли. Затем сняли с меня ночную сорочку и переодели в светлое платье – кажется, ночью прибыл грузовой состав с одеждой и обувью с Рассветной улицы.
Наконец, закололи мне волосы, а одна из служанок даже принесла кубики льда с кухни, чтобы я приложила к опухшим глазам. Наверное, не хотели, чтобы я своим видом пугала маленькую принцессу.
От горничных я узнала, что новостей о лорде Хардинге нет.
Мое сердце застучало как сумасшедшее, и я, продираясь через головную боль, принялась размышлять о том, что могло бы означать это самое «нет новостей».
Наконец, решила, что раз их нет – ни хороших, ни плохих, – то это не так уж плохо.
Тут в комнату вернулась служанка со снадобьем от королевского доктора. Он наказал мне выпить чайную ложку непонятного варева из темной склянки, пообещав немедленный и чудодейственный эффект.
Но к моменту, когда я была полностью одета и готова отправляться к принцессе, я уже знала…
Во-первых, снадобье не подействовало. Голова как болела, так и продолжала болеть, но я успела с этим смириться и даже привыкнуть.
Во-вторых, стоило мне одеться, как явился один из телохранителей и доложил о последних событиях в Малом Дворце, а также вручил записку от Генри Картрайза.
Оказалось, нашлась еще одна фрейлина, выжившая в резне у Малых Рожков.
Звали ее Милли – леди Милисента Сантес. Но – вот незадача! – в Вельфасте эта самая Милли появилась слишком поздно, когда судебное разбирательство по вопросу лорда Хардинга уже завершилось.
