— Ваше Высочество, вы в порядке? Жуткий видок, — шепчет мне Михей.
— Закрой рот, — рявкает на него тоже шёпотом Сав. — Слушай пастора.
Сав похлопывает меня по руке, и наступает тишина. Вот чёрт, у меня опять отключился слух. Это ужасно ничего не слышать, кроме того, как кровь медленно циркулирует по венам и слабый стук своего сердца. Я не паникую, мне не страшно, просто жду, когда всё снова станет нормальным. Увы, мой слух возвращается, только когда заканчивается служба.
— Мне нужно исповедоваться, таков обычай, — шепчу Саву на ухо.
— Да… да, я сейчас переговорю с Томáсом…
— Нет, — быстро мотаю головой, отчего перед глазами появляются чёрные точки. — Нет. Хочу другого пастора. Рядом же есть города, может быть, съездить туда?
— Флорина, боюсь, это будет опасно в вашем состоянии. Почему не Томáс? Он же… он будет лоялен к вам.
Бросаю взгляд туда, где стоит Томáс в окружении множества одиноких и незамужних женщин. Я бы всё отдала за укол ревности, но ничего не чувствую.
— Именно из-за этого он будет крайне дотошен. Мне нужен кто-то нейтральный и…
— Мисс Флорина! — К нам, широко улыбаясь, подходит работница церкви, которая теперь обожает, кажется, меня за крупный денежный взнос.
О, боже мой, только не сейчас.
— Доброе утро. Служба была прекрасной, — произношу я.
— Доброе утро, мы насладились службой, но нам уже пора.
— Почему вы так торопитесь? Сейчас будет завтрак, и мы приготовили кашу, а затем обед. Останьтесь. Вы плохо выглядите, мисс Флорина. Болезнь, да? — спрашивает женщина и качает головой, жалея меня.
— Да, именно так, — сухо подтверждаю. — Но мы, правда, не можем остаться, я хочу успеть сходить на исповедь в другом городе и…
— Что за глупости, милая, у нас прекрасный пастор. Томáс! Томáс! — орёт женщина на всю церковь, привлекая к нам внимание. Чёрт.
— Сделай что-нибудь, — шиплю я Саву.
— Это лишнее. Мы пойдём. Тем более Флорина не записывалась на приём. Она…
— Глупости говорю. Глупости. Пастор найдёт для мисс Флорины время. Такая значимая для нас прихожанка не может искать какого-то пастора где-то в другом месте. А вдруг он будет некомпетентен? Тем более это исповедь сокровенных тайн души, которые можно доверить только Томáсу. Он…
— Сав, рад вас видеть, — перебивает Томáс, и я закатываю глаза. — Мисс Флорина.
— Доброе утро, мы уже уходим. Мы…
— Ни в коем случае. Нет. — Женщина оказывается довольно сильной для такого маленького роста. Она грубо толкает Сава и хватает меня за руку, отчего я даже вскрикиваю.
— Вот, пастор. Мисс Флорина хочет исповедоваться, — говорит она, притягивая за рукав рясы Томáса прямо ко мне. Теперь между нами расстояние всего лишь сантиметров пять от силы. Что за чёрт?
— Правда? — удивляется Томáс.
— Да-да, и она хочет искать другого пастора. Я сказала, что это глупости. Вы всегда найдёте время для мисс Флорины, правда, пастор? А на кухне я могу со всем разобраться сама.
Боже.
— Нет… хм… мы… в общем, Флорина хотела просто покататься по округе и узнать о других приходах.
— Это уже обидно, — улыбается Томáс.
Я снова отвожу взгляд.
— Я не хотел. То есть мы…
— Ничего, я с радостью исповедую мисс Флорину. Для меня это будет честью. Не беспокойтесь, Сав, я привезу её домой после исповеди, мне несложно. Как раз потом тоже поеду домой. Мисс Флорина, — Томáс обнимает меня за талию и ведёт за собой. Я беспомощно поворачиваю голову к Саву, а тот пожимает плечами.
Вот тебе и друг.
Томáс резко сворачивает за угол и оказывается передо мной.
— Ты не проронила ни слова, Флорина. Не хочешь…
— Привет, — равнодушно говорю, поднимая голову к нему. — Да, я паршиво выгляжу и не хочу много говорить. Я сохраняю энергию. Поэтому я ищу пастора.
— Я пастор.
— Ты предвзятый пастор, а мне нужен незнакомый пастор.
— Что ты задумала? — прищуриваясь, недоверчиво спрашивает Томáс.
— Исповедоваться.
— Как вчера? То есть теперь ты ищешь другого пастора, чтобы раздеться перед ним и предложить себя? Ты в своём уме, Флорина? — злобно шипит он.
Я озадаченно приподнимаю брови.
— Нет. И я ищу пастора не для этого, а для того, чтобы, действительно, исповедоваться.
— Ты не делаешь этого.
— Но сейчас должна, это традиция. Нужно исповедаться хотя бы раз перед смертью.
— Ты не умираешь, а просто страдаешь ерундой, моришь себя голодом и сводишь всех с ума. Ты пробовала хотя бы раз быть нормальной? Есть нормально? Жить нормально, в конце концов, без всей этой драмы вокруг твоей смерти?
— Я не понимаю тебя, Томáс. И уже не пойму. Поэтому скажу только то, что я хочу умереть. И я готова умереть. Ненавижу, когда вокруг меня разыгрывается драма, поэтому я живу обособленно в Англии. И я должна найти пастора, потому что не знаю, когда у меня снова откажут руки или ноги, слух или зрение. Так что оставайся со своими доводами, претензиями и ранами один в кругу тех, кто идеализирует тебя. А я найду пастора, который выслушает меня и не будет читать мне нотаций.
— Подожди, — Томáс хватает меня за руку и дёргает на себя, вырывая с моих губ стон.
— Боже, не делай так. Иначе меня вырвет, — кривлюсь я.
— Хорошо, прости. Я пастор и могу исповедовать тебя.
— Уверен?
— Да, это моя работа. Я пастор. Мне не помешает личная жизнь.
— Что ж, ладно. Тогда давай сделаем это.
— И где ты хочешь это сделать?
В моей голове идёт абсолютно другой подтекст. Я непроизвольно улыбаюсь и хихикаю. Томáс закатывает глаза и цокает из-за моей реакции.
— Флорина, немного серьёзнее.
— Прости, я… не важно. Я хочу сделать это здесь, — указываю головой на исповедальную кабинку.
— Не лучше ли будет наедине в моём кабинете? Там тебе…
— Нет, здесь или нигде. Я не хочу видеть твоё лицо. Исповедь на то и проводится в этом закрытом месте, чтобы не смущать исповедывающегося. Так что только здесь.
По лицу Томáса пробегает тень.
— Согласен. Проходи, располагайся. Мне нужно предупредить о том, что я буду на исповеди, и чтобы начинали завтрак без меня.
Я не отвечаю ему и вхожу в небольшую и тёмную кабинку. Опускаюсь на маленькую лавку, обтянутую тканью, и жду. Через несколько минут за перегородкой справа раздаётся шорох.
— Я здесь. Ты готова?
— А ты готов?
— Я пастор.
— А я дьявол, вот мы и встретились, — усмехаюсь я.
— Флорина, ты готова исповедоваться?
Тяжело вздохнув, прижимаюсь головой к деревянной перегородке.
— Да, должна. Я просто не знаю, как это делается. Я всегда сбегала или выдумывала что-то, или заговаривала наших пасторов, или что-то ещё. Но я никогда не исповедовалась, отчего постоянно получала нагоняй от родителей. Я не исповедовалась, даже когда собиралась в военный поход, а это было часто. Я любила войну, она для меня была такой весёлой. Но потом их становилось всё меньше и меньше, а отец начал запрещать нам вмешиваться в дела людей. Это были хорошие времена. Так что я должна делать, пастор?
— Говорить от сердца. В чём ты считаешь твой грех и какой из них хотела бы отпустить?
Задумываюсь, перебирая в памяти разные моменты своей жизни.
— Мне не в чем раскаиваться.
— Флорина, — строго рявкает Томáс.
— Но это правда. В чём я должна исповедоваться, если я не считаю себя грешницей? Кажется, что у вампиров всё иначе. Мы все убивали в прошлом, чтобы спасти себя. Поэтому я даже не знаю, в чём могу покаяться.
— Есть ли что-то в твоей жизни, о чём ты сожалеешь?
— О том, что я родилась. Это подходит?
— Нет. Тебя в этот мир привёл Создатель, а он знает, что делает.
— А доверие считается грехом?
— Нет. Это не грех.
— Тогда я безгрешна, — усмехаюсь я.
— Флорина, это тебе нужна была исповедь.
Прикрываю глаза, а перед ними крутится всегда одно и то же воспоминание.
— Хочешь, я расскажу тебе мрачную сказку? — шепчу я.
— Хочу.
— Что ж, предупреждаю, что её конец очень печальный.
