— Присаживайтесь, ваше высочество.
И, не дожидаясь, пока Эдвин сядет, отодвинул себе стул и тяжело на него опустился. Закинул ногу на ногу.
«Интересно, он думает, что сможет мной управлять?»
Эдвин хмыкнул и так же неторопливо уселся на свободный стул. Копируя позу Эскиса, сцепил пальцы на колене и замер, выжидая.
Советник смерил его задумчивым взглядом, затем почесал щеку и сказал:
— ничего не хотите мне сказать о том, откуда у Мартина взялись сведения о том, что это герцог Велье приказал убить семью своего брата? Я бы предпочел, ваше высочество, чтобы вы от меня не пытались утаивать мотивов своих действий… Знаете, так и правда будет лучше. Вот сказали бы сразу, что Мартин отправился с вашим заданием, и не плели бы ерунду о том, что он поехал к родственникам…
— Вы меня за этим сюда позвали? — Эдвин без труда выдержал тяжелый взгляд собеседника, — с чего я должен отчитываться, Эскис? мой отец тоже отчитывался о каждом своем шаге?
— Возможно, вы будете удивлены, но — да, — прошелестел советник, — это пошло на пользу всем.
Эдвин нахмурился. ну, да. Конечно, это выглядело несколько глупо, когда тело Мартина обыскали и нашли писанное самим герцогом Велье признание. Это ж как Мартин расстарался! Эта бумага полностью оправдывала самого Эдвина и обеляла его в глазах придворных, да и всех подданных.
С другой стороны, то, что он действовал, ни с кем не делясь своими замыслами, позволяло быть на шаг впереди. А ну как… допустим, Эскис не был столь верен короне, как то описывал? тогда бы Велье ждал Мартина с распростертыми объятиями. И никакая темная магия не спасла бы от арбалетного болта, летящего в сердце.
И, словно вторя мыслям Эдвина, ле Гранж весомо произнес:
— Я верен вам, ваше высочество, слышите? Я присягал вашему отцу, беречь вас. И, кстати, вот…
Его пухлая рука нырнула во внутренний карман, и Эдвин увидел сложенный вчетверо лист бумаги.
— Это то, что мы нашли у Мартина, — по губам советника скользнула тонкая улыбка, — в самом деле, ваше высочество, нам бы лучше объединять усилия. тогда, быть может, и ковры не придется менять. Сама бы утопилась. А сейчас позволю себе откланяться, ваше высочество. Приятного дня.
И, с мрачной торжественностью вручив Эдвину бумагу, советник коротко поклонился и вышел.
Эдвин дождался, когда стук его кожаных каблуков по паркету стихнет, а потом развернул послание — и даже не удивился, увидев меж строк брызги высохшей крови.
он понятия не имел, как Мартин заставлял герцога написать то, что было изложено, но, наверное, это было страшно и больно: буквы прыгали и расплывались кляксами. Видать, не до каллиграфии было.
«Я, герцог Велье, пишу это признание по доброй воле и находясь в здравом рассудке. Я приказал убить семью брата своего, барона Велье, потому что по завещанию он имел права на серебряный рудник, что в …ских землях, я же хотел его присвоить. Кроме того, признаю, что, пользуясь полученными от осведомителей сведениями, подослал убийцу с целью убить принца Эдвина Лоджерина для того, чтобы мои потомки могли претендовать на престол…»
Последнее предложение Эдвин перечел дважды — смысл все никак не доходил, рассыпаясь осколками, словно фарфоровая ваза, упавшая на пол.
«Кроме того, признаю, что, пользуясь полученными от осведомителей сведениями, подослал убийцу с целью убить принца Эдвина Лоджерина для того, чтобы мои потомки могли претендовать на престол…
— Да как так-то? — пробормотал Эдвин, — как это они так сыграли? Это же… это же папаша хотел от меня избавиться!
но признание было перед ним, писаное герцогом Велье перед тем, как Мартин его убил.
И в этом признании говорилось о том, что убийцу подослал герцог.
не король.
Герцог…
на мгновение Эдвину сделалось очень холодно — как будто он очутился в самом сердце ледяной глыбы. А перед глазами — то, как стелется под ноги ночная тропа, и он требует, чтоб Мартин убил папашку, потому что… кровь бросилась в голову, страшно бухая вместе с пульсом.
Верги. так он… ошибся, выходит?
И отец действительно хотел его спасти?
озноб пробирал до костей, Эдвин невольно обхватил плечи руками.
то есть, он приказал убить отца, совершенно искренне веря в то, что тот хотел избавиться от неугодного сына.
А во всем был виноват Велье, этот вергов Велье!
«надеюсь, умирал ты мучительно», — подумалось Эдвину.
он потер ладони, разгоняя в пальцах кровь. ну надо же… как досадно. Вспомнил матушку, как она уезжала в монастырь, чтобы умереть там спустя несколько лет… А он, маленький еще, смотрел из окна. Ему даже не дали попрощаться…
Эдвин передернул плечами. Что ж… ошибся, бывает.
но, собственно, и жалеть здесь было не о чем. И некого.
— туда тебе и дорога, папенька.
И снова попытался воскресить в памяти дорогое лицо матушки, и снова ничего толком не получилось: черты оплывали, размазывались. Вместо лица — расплывчатое пятно, и только иногда удается выхватить какие-то отдельные черты. Выбившийся из прически пушистый локон. Сжатые губы. Родинку на щеке…
«Важен только результат», — вот что любил говорить папенька.
ну, уж результат-то имелся. И теперь, когда Велье сдох, перед этим написав признание, и темный маг, живший во дворце, исчез, а также исчез темный маг, которого подослал Светлейший… Пожалуй, теперь уже ничто не мешало сесть на трон и водрузить на голову корону.
К слову, отчего Эскис ни одним словом не обмолвился о том, что сынка Велье тоже не стало?..
«А потом я женюсь», — с усмешкой подумал Эдвин.
но от этой мысли стало хуже. он вспомнил, что дерзкая девчонка предпочла вылизывать сапоги вместо того, чтобы целовать его. И это вызывало желание причинить ей боль. А заодно как следует помучить того, кто был ещё жив и совершенно беспомощен в подземелье. Да, хотелось как следует насладиться его мучениями. Рассказать о том, как Камилла Велье раздвигала ноги и просила еще.
* * *
И он в самом деле поехал туда, к ней. Перед этим захотелось выпить чего-нибудь покрепче — и он выпил, потому что так можно не обращать внимания на презрение в бриллиантовых глазищах этой шлюшки. В том, что Камилла именно такая, Эдвин не сомневался. Все бабы такие. Что Лафия, что Камилла. Главное, показать ей, как он хорош в постели — и после этого она уже ни на кого смотреть не будет. А потом можно будет долго и со вкусом рассказывать тому рыжему, с каким упоением Камилла ему изменяет.
Смысл последнего, правда, ускользал.
не проще ли мага убить?
Ведь не нужен он, как ни крути. А если Светлейший прознает?
«А ну и что? он ничего не сделал до сих пор, ничего и не сделает. Вергов святоша. Делает вид, что ему дела наши неинтересны. Ишь, какой возвышенный…»
И в который раз Эдвин подумал, что самый тяжкий грех — это бездействие, тем более, бездействие Светлейшего. Кому много дано, не должен вести себя, как бревно, несомое водой. Потому как даже большое и тяжело бревно вода может унести далеко… навсегда.
мысли, подпитанные крепким вином, немного плыли в разные стороны, и поэтому уже в следующий миг Эдвин представлял себе, как будет сдирать с Камиллы тоненькие панталончики, и как войдет в нее грубо, резко, чтобы она задохнулась от боли и удовольствия.
Представлять это было… почти невозможно.
Всю дорогу до особняка он ерзал на кожаном сиденье кареты, руки сами собой сжимались в кулаки, а ладони потели.
Возможно, он выпил чуть больше, чем следовало, но, но… так в самом деле он не будет думать о каких-то мелочах вроде ее взглядов. Баба вообще не должна смотреть. можно юбку ей на голову закинуть, в конце концов…
Когда из кареты он вынырнул в теплые сумерки, в голове немного прояснилось. Эдвин вдруг подумал о том, что не совсем понятно, зачем он здесь, если все равно женится?
он тряхнул головой. Да, кстати, можно будет сказать Камилле, чтоб вела себя хорошо, и чтоб не вздумала чудить во время ритуала Соединения, потому что тогда… тогда он что-нибудь сделает с этим рыжим, который теперь как заноза в заднице.
