– В гареме падишаха около двухсот наложниц, – продолжила я, решив не углубляться в дебри их денежных споров, – каждая из наложниц получает не меньше тысячи дирхамов золотом в качестве годового жалованья. Все зависит от статуса – фаворитке положено 3000, матери шахзаде и ханум – 4000, валиде – 5000, обученные уста получают 2000, обычные джарийе – 1000.
– Ой, мамочки, – Лерка схватилась за голову. Моя школьная подруга с гуманитарным складом ума всегда приходила в ужас от цифр и расчетов.
– Большинство девушек – это джарийе. Их чуть больше ста пятидесяти, я уже выяснила этот вопрос у Наргес Хатун.
– Ты хочешь их лишить жалованья? – удивленно спросила Лерка.
– Нет. Я хочу выдать их замуж. Не всех, но большинство. Оставить только тех девушек, которые действительно нужны для ведения хозяйства дворца. Оставшимся джарийе и уста нужно вдвое урезать жалованье. Экономия выйдет приличная – почти четверть от того, что мы потеряли из-за нападения разбойников.
– Ты в своем уме? – Лерка вскинула брови. – Ты думаешь, падишах такой идиот, что поверит, будто ты избавляешься от гарема только из-за денежных трудностей? Не смеши мои тапочки.
Она фыркнула и демонстративно покрутила у виска указательным пальцем.
– Большое спасибо за высокую оценку моих умственных способностей, – обиженно выдала я, – я еще не совсем сбрендила, чтобы самой идти с этой идеей к повелителю.
– Но как же ты собираешься добиться реализации своего плана?
– Мы устроим бунт бессмертных, – заявила я и расплылась в улыбке победителя.
– Что?! – Лерка округлила глаза. – При чем тут бессмертные? Вот уж не думала, что у тебя так туго с логикой. А еще физик.
– А притом – бессмертные уже давно не получают жалованье и вполне себе имеют право на забастовку, согласно трудовому кодексу. У Джахана все равно нет денег, чтобы им выплатить долги. Тут-то и подошлем к нему Первиз-бея и главного визиря с моими расчетами да одним дельным предложением.
– Какое еще дельное предложение?
– В качестве награды за терпение воинов выдать им по рабыне из шахского гарема. И вояки успокоятся, обласканные такой милостью, и будут спокойно ждать выплату бакшиша, и казне экономия, и мне хорошо!
– Ты думаешь, Джахан пойдет на такое унижение? – Лерка с сомнением отнеслась к моей идее.
– Уверена, что он будет в бешенстве, – подтвердила я ее догадку, – но если с этой же идеей к нему придут валиде и Эфсуншах, да к тому же будет угроза его трону, – ему придется выпустить своих птичек из клетки.
На лице подруги появилась скептичная улыбка. Казалось, она вот-вот прыснет от смеха.
– Ладно, я еще согласна, что Первиз подобьет на это дело своих подчиненных и уболтает главного визиря, да и сестренка тебе по гроб жизни обязана. Но как ты собираешься втянуть в свою коалицию «маман»? Она ни за что не согласится распустить гарем.
– С ней придется действовать жестко, – ответила я серьезно.
– Но как?
– Покажем ей портал и голливудский оскал Ахмеда. Если не встанет на мою сторону – отправится к нему «любимой женой». Составит компанию Зейнаб-калфе. Вместе будет веселее.
Лерка ошарашенно выпучила глаза и начала открывать и закрывать рот, точно рыба на суше, не зная, как реагировать на мои слова.
– А если она все расскажет падишаху? – наконец заговорила она.
– Ты думаешь, ей кто-то поверит? – я усмехнулась. – Первиз будет все отрицать. Я тоже. Да и ты, подруга, не подложишь мне такую свинью, не так ли? И даже если предположить, что она решится пожаловаться, – любой человек в здравом уме и трезвой памяти лишь посмеется над ее бреднями. Портал, машина времени, колдун кападжи… Да Джахан первый ее к лекарям отправит, чтобы опыты ставили.
Лерка задумалась, почесывая макушку. Шок и недоверие в ее взгляде сменились уважением и восхищением. Согласна, я сама в восторге от своего ума и коварства.
– Опасный ты человек, Лекси, – шутливо заметила она, подмигнув мне и весело улыбнувшись.
– Живя в лесу – становишься зверем, в океане – рыбой, а в гареме – змеей, – ответила ей я. – С кем поведешься, так тебе и надо. Человек приспосабливается к обстоятельствам, а не они к нему. У меня нет выбора.
Я отвернулась от Лерки и грустным взглядом уставилась вдаль. Мне и самой были противны все эти подковерные игры и интриги. Но не я их затеяла. Я всего лишь защищаю – себя, свою любовь и семью, свое будущее. Любая на моем месте поступила бы так же.
– Уж лучше бы она вышла замуж за этого Ансар-пашу, – подала голос Лерка, – а то теперь совсем может умом тронуться.
– Тем лучше для нее – спокойнее спать будем. И она, и я.
В дверь постучали. Я устало крикнула: «Войдите». Через секунду в дверном проеме показалось виноватое лицо Масуд-аги. Ничего хорошего мне это лицо не предвещало.
– Госпожа, простите мне мое вторжение, – залепетал он, склонив голову, – но серьезные обстоятельства вынудили меня поспешить к вам с докладом.
Я сморщилась и достала из стоящей рядом шкатулки несколько серебряных монет.
– Подойди, Масуд-ага. Возьми, это тебе за верную службу, – я протянула ему деньги, которые он поспешил спрятать за пазухой, – говори, что случилось?
– Валиде приказала нам подготовить покои для одной важной гостьи, которая прибывает во дворец завтра утром.
– Какая еще гостья? – я нахмурила лоб.
– Внучатая племянница валиде. Азербайджанская ханум Алимшах. Дочь шаха Самарканда Фетха-Али.
Я повела плечами, не понимая, что в этом событии такого важного, что сам главный евнух решил мне это срочно доложить.
– И что такого, Масуд-ага? Выполняйте указание валиде и подготовьте для принцессы лучшие покои во дворце.
Масуд-ага скривил рот и замялся, бросая то на Лерку, то на меня странные взгляды.
– Как прикажете, госпожа, но… – он никак не решался что-то мне сказать, и я уже начала терять терпение.
– Ага, или говори, или иди уже! – нервно бросила я ему. Евнух поднял на меня глаза и выпалил:
– Брак принцессы и нашего падишаха – вопрос решенный. Я не знал, как вам сказать. Эту девушку выдадут замуж за нашего повелителя.
Я играла с кистью винограда, отрывая по одной ягоде и призывно отправляя их в рот. Свет от пламени в камине отбрасывал на мое лицо причудливые тени, то скрывая меня, то превращая в яркую вспышку света.
Джахан сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Его лицо было напряженным. Скулы подергивались, на лбу пролегла глубокая складка, губы были плотно сжаты. Скрип пера вызывал движение сотен мурашек по моим рукам и плечам. Я поежилась, стараясь отделаться от этого ощущения.
– Что ты пишешь? – спросила я.
Он на мгновение замер и поднял на меня глаза. В них было столько усталости, какой-то безысходности и грусти, что мое сердце невольно сжалось.
