— Прости, друган, — говорю я.
Ничего лучше в голову не приходит.
Топаю к кабине. Земля мокрая. Поскальзываюсь, теряю равновесие. В кабине еще два трупа. Подушки безопасности сработали, не подвели, да толку от них…
Отворачиваюсь.
Куда меня занесло-то?
Шарю перед собой руками, натыкаюсь на что-то шершавое, холодное, склизкое — парапет. Иду вдоль него, наступаю на всякую дрянь и незнамо что. Добираюсь до каких-то ступенек, плюхаюсь на них, пытаюсь отдышаться и собраться с мыслями.
Фейерверки уже погасли, только вдали еще виднеются одиночные петарды, но на воде пляшут отблески — желтые и зеленые. Бред какой-то. Поднимаю голову: в небе вспыхивают и гаснут непонятные цветные ленты.
— Это еще что за фигня? — бормочу я, и тут раздается оглушительный грохот, я в жизни такого не слышал, и земля поддает мне снизу и швыряет в воздух. Падаю в воду по щиколотку. В небе по-прежнему переливаются разные цвета, а больше ничего не светится.
Больше ничего нет.
Город погружен во тьму.
И тихо. Ни гудков, ни сирен, только из-за реки доносятся крики и визг.
Вода потихоньку отступает, уносит с собой ил. Как будто меня засасывает в землю, как будто я вот-вот исчезну — дно Темзы поглотит меня. Это как у моря, как в Уэстоне, когда стоишь на берегу моря и волны накатывают, и отступают, и вымывают песок из-под ног и ты от этого шатаешься.
Вода ушла, ее нет. Осталась только мокрая грязь — и никакой реки. Иду назад, вроде бы там был парапет. Если мы переехали реку, значит, мне надо обратно на ту сторону, чтобы добраться до бабулиного дома. А, стоп, воды-то нет. Значит, можно перейти реку вброд. И мост не искать. Поворачиваюсь и иду в другую сторону, но не успеваю пройти и нескольких шагов, как еле слышный голос в голове снова напоминает мне про Уэстон.
…Волны накатывают и отступают…
Вода никуда не исчезла. В Темзе нет сливной дыры с затычкой. Это река — приливная река. Она отхлынула, но вернется.
И тут в моей голове возникают все те «двадцать седьмые», которые должны утонуть, они беспомощно идут на дно, и легкие у них заливает водой.
Снова поворачиваюсь и пытаюсь бежать, но ил под ногами такой вязкий, что получается как в замедленной съемке. Слева доносится какой-то гул — то ли рокот, то ли рев.
Давай, давай!
Я изо всех сил пробираюсь вперед — поднимаю одну ногу, потом другую. Надо найти ступеньки, выбраться отсюда, а потом залезть куда-нибудь, повыше, подальше от воды.
Я опоздал. Гляжу через плечо. Пока еще не видно, зато слышно. Вверх по реке мчатся тонны воды — чудище, готовое броситься на меня. Останавливаюсь, набираю полную грудь воздуха, но чудище накидывается, когда я еще не готов. Оно ударяет меня на вдохе и сшибает с ног. Только и могу, что закрыть рот, зажмуриться — и меня швыряет, будто тряпичную куклу. Вода не выпускает меня, держит, и мне кажется, грудь сейчас лопнет. Не могу больше. Надо вдохнуть. Надо открыть рот.
Нельзя.
Придется.
У меня все болит — не только в голове. Не понимаю, где я. Вроде бы лежу на животе. Руками пошевелить могу, а ногами — нет. Рот чем-то набит, то ли шерстью, то ли пылью, эта гадость липнет к языку, я кашляю. Икаю, плююсь, чтобы очистить рот.
В темноте кто-то кричит.
— Адам! Адам!
Это Вэл. Она жива и где-то неподалеку, но я ее не вижу
Пытаюсь крикнуть в ответ, но получается только шепот.
Ноги чем-то придавило. Изворачиваюсь, тянусь к ним, пытаюсь понять, что это. Ни зги не видно, но на ощупь похоже, что на меня упало кресло — не очень тяжелое, но из такого положения его особенно не сдвинешь. Упираюсь в него обеими руками и пихаю. Оно сдвигается, и мне удается немного вытащить ноги и нормально сесть. Пихаю еще раз — ноги свободны. Больно ужасно, как будто кто-то втыкает в меня иглы в фут длиной.
— Боже мой! — Не сдержалась, вскрикнула — ничего, говорить могу.
— Кто там? — Голос у Вэл скрипучий, робкий.
— Это я. Сара.
Молчание. Потом:
— Кто вы такая? Что вы делаете в моем доме?
— Это я, Вэл! Подруга Адама. Сара. Это я.
— Ладно, не важно, будьте любезны, помогите мне встать. Я тут, черт побери, как жук какой-то… Лежу на спине и не могу встать.
Она где-то совсем близко, метрах в двух. Ноги меня еще не очень слушаются, и я пробираюсь к ней ползком. Подо мной все трещит, разъезжается, проседает. Все безделушки Вэл разбросаны, перебиты, все ее сувениры, все воспоминания, все красивые вещицы, которые ей понравились. Стараюсь не думать об этом, потому что очередная драгоценность хрустит у меня под коленкой.
Шарю перед собой руками и натыкаюсь на что-то мягкое.
— Это ты, Адам?
— Это я, я, Сара.
— Сара.
Она говорит это, словно на уроке, как будто заучивает, старается не забыть.
— Сара, у которой дочка, — говорю я. — Сара, которая рисует.
— Са-ра. — Кажется, у нее в голове что-то забрезжило. — Сара с дочкой.
— Да-да, это я.
— О господи, вспомнила… Где Адам?
— Не знаю, Вэл. Его арестовали, помните?
— Вот черт! Мой мальчик. Мой чудный мальчик.
— Вы можете двигаться? Вы не ранены? Надо отсюда выбираться.
Весь дом вокруг стонет и вздыхает.
— Вэл! — повторяю я. — Вы не ранены?
— Нет. Не знаю. Помоги мне встать.
Наши руки встречаются в темноте, у нее они костлявые и дрожащие от отчаяния. Вцепляются в меня, как будто никогда не отпустят. Нам удается встать.
— Давайте выйдем на улицу, — говорю.
— Хорошо, лапа моя, а дверь у нас где?
— Не нужна нам дверь, Вэл, выйдем, и все.
— Не поняла?
— Передней стены больше нет, Вэл.
— Не говори глупостей. Нас немного тряхнуло, вот и все. Мы целы и невредимы. И дом тоже.
— Мы — да, но полдома у нас снесло. Идемте.
Не разнимая рук, мы пробираемся через обломки. Над головой светит луна — половинка, так что света хватает, чтобы различать в темноте контуры предметов, но подробностей не видно. На улице кто-то зажег фонарь и несколько секунд светит в нашу сторону. И тут мы все видим: на месте, где была передняя стена дома, теперь гора обломков, рассыпавшихся по всему дворику. Чтобы выйти, нам приходится взобраться на гору и перевалить через нее, по-другому никак.
Луч света перемещается от нас, и мы снова идем вслепую.
Кое-как оставляем позади мусор, который раньше был нашим домом. Каменная ограда кое-где уцелела, и мы садимся на нее и смотрим на руины, откуда только что выбрались.
В воздухе висит пыль, он от нее густой, но, когда сквозь завесу просачивается лунный свет, мы видим, что произошло. Рухнули передние стены всех домов на нашей стороне улицы. Такой получился страшненький кукольный домик — все комнаты видно.
