что-то делать! Я бы попыталась сама, но не могу, не знаю, с какой стороны подступиться! Она не ранена, нет проявлений болезни, и… если знаете, что можно сделать, заклинаю вас: говорите!
Лекарь мгновение смотрел на меня, затем отвёл взгляд и покачал головой:
— Если бы я знал, Мэрион, но боюсь, нам остаётся только молиться за леди Вайолет.
Я оглянулась на бедную девушку. Сердце дрогнуло от жалости, а потом я почувствовала злость. Поджала губы и процедила:
— Ясно, не можете помочь, тогда не мешайте.
Резким движением я раздвинула портьеры, комнату тут же залил дневной свет. Затем я распахнула окно, впуская свежий воздух. Прошла к масляной лампе и загасила её. Достала из шкафа ещё одно одеяло и накрыла им Илону. Затем позвала служанку и приказала принести большой кувшин травяного отвара. Упёрла руки в бока и сердито сказала, обращаясь к лекарю:
— Больной нужен свежий воздух и обильное питьё, а вы устроили здесь какой-то склеп. В таких условиях и здоровый недолго протянет! Пусть видит, как утро сменяет день, затем вечер и ночь, пусть знает, что жизнь продолжается. Жизнь, в которую она обязательно вернётся!
Бивер склонил голову и равнодушно прошелестел «как вам угодно, Ваша Светлость». Вернулась служанка с подносом, на котором стоял пузатый чайник и чашки. Я налила тёплый напиток и поднесла к губам фрейлины. Илона приняла чашку и сделала несколько глотков. Я сказала наставническим тоном:
— Пей побольше жидкости и поправляйся! Ты нужна нам, нужна мне, мы все будем ждать тебя, дорогая. Всё будет хорошо, ты обязательно поправишься, поняла?
Илона кивнула. Я погладила её по щеке и вышла из комнаты в смешанных чувствах, словно что-то упустила, но что именно?
Даркнайт.
Подошёл к окну в кабинете. Хлопья белого снега кружились за стеклом и медленно падали вниз, застилая всё белым ковром, надёжно скрывая под собой грязь, мусор, нечистоты. Словно по волшебству, всё преобразилось, сделалось девственно-чистым. Так просто. Вот бы и в жизни всё было так же…
Внизу раздался радостный детский смех, и показалась Мэрион в окружении десятков ребятишек. Кажется, она что-то говорила про детский праздник, который хотела устроить. Дети галдели наперебой и что-то ей рассказывали, поправляя съехавшие набок шапки и расталкивая друг друга, потому что каждый хотел приблизиться к ней, а она внимательно слушала их, гладила по головам и тепло улыбалась. Почувствовал укол ревности оттого, что она улыбалась другим, пусть и каким-то детям.
Жена словно почувствовала мой взгляд: задрала голову, подставив к глазам руку в пушистой варежке, заметила меня и помахала. Уголки губ непроизвольно дёрнулись вверх, я поднял руку ладонью вверх, отвечая на её приветствие.
Посреди двора стояла большая ель, на которую были навешаны вещи разной степени нелепости: обшитые яркой тканью коробки, обклеенные кожей бутылки и другая дребедень. Всё это Мэрион почему-то называла ёлочными игрушками, и целый месяц мастерила их с фрейлинами и детьми. Смотрелось всё это весьма странно: на бедной ёлке не осталось живого места, но дети и жена пребывали в полном восторге.
При помощи служанки и фрейлины Мэрион выстроила детей вокруг дерева, заставила всех взяться за руки двигаться друг за другом, распевая песни. Всё это незаметно перешло в игру в снежки.
За спиной скрипнула дверь: слуга принёс срочное донесение.
— Оставь на столе, — сказал, не оборачиваясь, заранее зная, что в нём.
Мне бы вернуться к делам, а я глаз не могу отвести от жены, хохочущей в окружении детей, пока что чужих. Перевёл взгляд на её выдающийся живот: до родов осталось недолго. Здоровье и спокойствие Мэрион это самое главное сейчас. Ничто не заставит её нервничать. Никто не помешает ей родить этого ребёнка, моего ребёнка. Мне нужен наследник, и я его получу, а уже после этого…
Вернулся к столу и вскрыл только что полученное письмо. Облегчённо прикрыл глаза. Всё идёт по плану. Мой сын получит то, что заслуживает по праву рождения. Мой сын будет править миром. Когда он родится, ничто меня не остановит.
Мэрион.
В один из дней я встала с кровати, да так и застыла на месте: по ногам полилось что-то тёплое. Дрожащими руками я подняла ночную рубашку, опасаясь увидеть кровь и с облегчением выдохнула: всё в порядке, просто воды отошли!
Спустя несколько минут Лушка как ошпаренная выскочила из комнаты, и началась суета. Пришёл Бивер, осмотрел меня и сообщил, что уже послали в деревню за повитухой. Постель накрыли несколькими слоями простыней, принесли мне завтрак, к которому я не притронулась, только пила маленькими глотками травяной отвар и ходила по комнате, глубоко дыша и поглаживая живот.
Поначалу схватки были редкими, но спустя пару часов заметно усилились и участились. Я стояла, вцепившись руками в спинку кресла и пыталась правильно дышать, но какой там! Лушка старательно разминала мне поясницу, и это приносило хотя бы какое-то облегчение.
— Сильнее! — ругалась я на неё, кусая костяшки пальцев.
— Госпожа, синяки останутся! — слабо пропищала служанка.
— Пусть! — рычала я.
Я не слышала, как хлопнула дверь и в комнату вошла незнакомая плотная женщина с красными щёками. В руках у неё была большая коричневая кожаная сумка с потёртостями, а за спиной маячили худенькие помощницы в белых чепцах.
— На кровать, Ваша Светлость! — мигом оценив обстановку, скомандовала она.
Я смутно помнила, как добрела до кровати, кажется, меня вели под руки помощницы повитухи. Женщина оголила мой живот и принялась его прощупывать, затем сказала, глядя мне в глаза:
— Двойня!
— Что? — прохрипела я, собирая воедино свой корчившийся от дикой боли мозг.
— Два ребёнка! — безжалостно повторила та.
— Бог мой!
Чёрт возьми! Одного-то родить — та ещё лотерея, а здесь — сразу двое! В этом непонятном магическом мире, где с медициной не пойми что! Чёрт, чёрт, чёрт! Паника захлёстывала меня изнутри, накрывала волной, сжирала.
Вспомнилось первое пророчество. Я умру, я точно умру! Я не переживу этого, Боже, как больно!
По щекам полились слёзы, я слабо шептала:
— Я не хочу, не хочу, я не буду, пусть это прекратится! — из последних сил сжалась и отвернулась от всех, закрыла лицо руками и заплакала.
— Ну, вот ещё, милочка, что удумали!
