но, к счастью, дверь в кабинет распахнулась, и на его пороге появился декан факультета иллюзий.
Все участники разыгрывающейся трагикомедии замерли: наблюдающие за моральной поркой студенты, разбушевавшийся профессор, ну и конечно, я — главная героиня нелепой сценки.
Окинув класс непроницаемым взглядом, декан Дамиано приподнял брови и холодно произнес:
— Уважаемый профессор Мелани, не сочтите за труд объяснить, что здесь происходит? Вас слышно даже в моем кабинете.
Профессор Мелани моргнул мутными от старости глазами, разом растеряв весь запал, оглянулся на замерших на местах студентов и, откашлявшись, проговорил:
— Я провожу воспитательную беседу, декан Дамиано. — На сморщенном, словно старый пергамент, лице легко читалась противоречивая смесь страха перед деканом и неутихающего раздражения, направленного на неугодную адептку. Бесцеремонно ткнув в меня пальцем, старик проскрежетал:
— Адептка Эштер нарушила всяческие приличия, явившись с опозданием на занятие. Это возмутительно! Я не потерплю подобного наплевательского отношения к моему предмету!
Декан пронзил меня острым взглядом, но я лишь пожала плечами, не желая оправдываться по новой. Весь этот фарс уже был достаточным унижением. Я была готова принять любое наказание, только бы все поскорее закончилось.
— Хорошо, профессор Мелани, я сам разберусь с адепткой Эштер. Следуйте за мной, — хлестнул по нервам холодный приказ.
Кое-как собрав оставшуюся гордость в кулак, я расправила плечи, задрала подбородок и под тихое жужжание студентов величественно выплыла из аудитории за мужчиной.
Вот уже пять минут декан сверлил меня тяжелым взглядом. За весь путь до кабинета мужчина не произнес ни слова. И теперь еще это молчаливое осуждение, которое было чуть ли не хуже безобразной истерики старого профессора. Дамиано не требовалось ничего говорить — мрачного взгляда было вполне достаточно, чтобы я ощутила себя нашкодившей девчонкой, едва выросшей из детских косичек.
Декан Дамиано продолжал смотреть на меня, а я в свою очередь за неимением лучшего варианта уставилась на фралинию, чьи листья постепенно поглощала черная краска. Цвет растения недвусмысленно намекал, что его владелец находится не в лучшем расположении духа.
— Очень надеюсь, что причиной являюсь не я.
— Может, кто-то другой до тебя постарался? — неуверенно произнесла Из.
— Кажется, я исчерпала лимит дамиановского терпения, — обреченно пробормотала я в ответ.
— Скажите, Мирра, почему вокруг вас всегда что-то происходит? Неужели вы не можете прожить спокойно хотя бы одну неделю?
— Господин декан, я не сделала ничего дурного, — пересилив себя, я твердо посмотрела в темные, затянутые грозовыми тучами глаза. — Зашла в аудиторию за минуту до звонка, не опоздав ни на секунду. Спросите других студентов, они подтвердят.
Откашлявшись, добавила:
— Эм Мартенс точно подтвердит.
Сплетя в замок длинные пальцы, декан молча рассматривал меня, явно размышляя, что делать с проблемной адепткой. Резкое, словно вырезанное из скальной породы лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, но красноватые всполохи, пробегающие по потемневшим листьям фралинии, говорили громче любых слов. От скопившегося напряжения меня начало ощутимо потряхивать. Дамиано был в бешенстве, но сдерживал свои эмоции настолько умело, что мне стало по-настоящему жутко.
— Убьет и глазом не моргнет, — подлила масла в огонь Из.
— Лучше ничего не говори, — обмирающим голосом прошептала я.
Проследив за моим затравленным взглядом поверх своего плеча, декан резко встал с кресла, закрыв широкой спиной вид на растение, а затем щелкнул пальцами, скрывая его под зеркальной иллюзией.
— Господин декан, разрешите задать вопрос, — робко произнесла я, боясь вызвать своим любопытством еще большее недовольство. Мужчина слегка повернул голову, и я увидела, что его жесткие губы искривила усмешка.
— Обычно от вас не дождешься такой вежливости, Мирра. Что с вами случилось? — Дамиано даже не пытался скрыть, что моя нерешительность его невероятно веселит. — Задавайте свой вопрос.
— Почему вы держите фралинию на самом видном месте? Ведь она выдает ваши эмоции всем, кто заходит в этот кабинет.
— Это довольно редкий цветок, и немногие знают о его необычных свойствах. Ну а те, кто знает… Скажите, что именно вы почувствовали, когда увидели почерневшие листья? Вы знаете, что это означает?
— Гнев. Недовольство. Раздражение. — На этот раз я не стала скрывать свои знания.
— Совершенно верно, — декан сложил руки за спиной и, обогнув стол, приблизился ко мне.
Замерев на месте, словно загипнотизированный паркасской коброй кролик, я с опаской наблюдала, как мужчина медленно наступает на меня, и еле сдерживала внутреннюю дрожь. Дамиано остановился только тогда, когда расстояние между нами сократилось до неприлично близкого. Теперь я могла с легкостью рассмотреть каждую трещинку на обветренной загорелой коже.
— Как знание о моем настроении повлияло на вас? — хриплый голос проникал под кожу и путал мысли, словно мы говорили не об уникальных свойствах цветка родом из Темного леса, а о чем-то более интимном.
— Я почувствовала необходимость быть осторожнее, следить за своими словами и ни в коем случае не провоцировать вас, — произнесла я и удивленно добавила: — Вы специально выставляете свои эмоции на обозрение? Манипулируете собеседником, чтобы он подстраивался под вас!
— Я бы называл это не манипуляцией, а тактическим приемом, — слегка нахмурившись, недовольно произнес мужчина.
— Вы заставляете людей изворачиваться в соответсвии с вашими желаниями, — в моем голосе плескалось неодобрение.
— Вы еще слишком молоды, чтобы понять одну вещь, однако запомните: мир не делится только на черное и белое. Вам стоит пересмотреть свои взгляды. То, что кажется грязной манипуляцией, на самом деле является одним из совершенно честных способов добиться желаемого результата, который можно и нужно использовать. Если хотите играть по-взрослому, пора взрослеть.
Пока я переваривала произнесенные слова и судорожно пыталась понять смысл выражения «играть по-взрослому», декан внимательно рассматривал мое лицо. И вдруг задумчиво произнес:
— Знаете, Мирра, вы очень похожи на свою мать.
Сердце пропустило удар, а затем заколотилось так быстро, что у меня сбилось дыхание.
— Вы знали маму? — немного дрожащий голос выдал охватившее меня волнение.
— Я учился на младших курсах, когда ваши мать и отец учились на последних.
— Какой она была? — мне нестерпимо захотелось вцепиться в мантию декана и вытрясти из него все, что он знает. Но пришлось с силой сжать кулаки, чтобы сдержать неуместный порыв. Он знал маму! Почему я раньше об этом не подумала! Ведь она училась здесь, наверняка многие были с ней знакомы.
Привычка не задавать вопросов и не интересоваться тем, какой была моя мать, где и как они с отцом познакомились и что с ней случилось, укоренилась во мне настолько прочно, что даже оказавшись в том месте, где мама провела столько лет, мне и в голову не пришло узнать все из первых рук — у преподавателей,
