в твой дом под покровом ночи и пыталась украсть портрет.
— Мой дом — твой дом, Лисичка. А портрет я тебе подарил.
Я затравленно посмотрела в конец коридора. Все равно ведь не смогу попасть в фамильный архив эль Брао сама. Так не лучше ли признаться?
— Что гнетет тебя, Элис? — спросил Коста.
— Я хотела попасть в твой фамильный архив, — выпалила я. — Потому и попросила письменное подтверждение, чтобы был повод. Диер сказал, там есть письма Лувию эль Брао.
— Я так и понял, — кивнул Коста и, взяв меня за руку, повел дальше. — И я признателен за то, что ты хоть в чем-то решила быть со мной откровенной. Да, меня слегка задело такое прагматичное отношение к моим чувствам, однако я высоко ценю твою изобретательность, Лисичка.
— Подожди, — попросила я, совершенно сбитая с толку его заявлением. — Значит, ты догадался?
— Да, — коротко ответил он.
— Но все равно ведешь меня туда?
— Во-первых, мне кажется забавным положить в фамильный архив эту записку. Быть может, однажды ее найдут наши внуки.
— Или Диер! — испугалась я, и кровь прилила к моим щекам.
— А во-вторых, мне и самому жутко любопытно, что такого ты хочешь найти, — добавил он.
— Коста, — снова позвала я его. — Я еще хотела сказать…
— Говори, Элисьена.
Слова обжигали мой язык и сдавливали горло, и я не могла себя заставить произнести их, хотя хотела сказать о том, что Коста нравится мне куда больше, чем я готова признаться. О том, что его губы и глаза волнуют меня, что по ночам я не закрываю окно...
— Ты хороший отец, — быстро сказала я, затолкав любовное признание поглубже.
— Я буду очень стараться, — серьезно пообещал Коста. — Итак, мы пришли.
Он открыл передо мной неприметную дверь, и в помещении зажглись огни. Здесь не было окон, а огромные шкафы могли посоперничать с архивами городской управы.
— Только есть загвоздка, Лисичка, — цыкнул зубом Коста. — Я без понятия, где эти письма.
Я так и не нашла в архивах эль Брао информацию о Реджине. Коста устроился за письменным столом, изучая папку, которую принес с собой, и предоставив мне полную свободу, но его присутствие отвлекало. Он то и дело прерывался, чтобы подойти ко мне и поцеловать, обнять, или подать коробку с верхней полки и поцеловать снова, и если бы служанка не позвала нас обедать, то кто знает, чем бы закончилось изучение старых бумаг.
Диер, которого я расспросила за обедом, тоже не дал мне четкого ответа.
— Мы ведь не живем в Виларе, эльена, — немного расстроенно сказал он. — Потому бумаги в некотором беспорядке. Ох, кто бы знал… Я бы первым сюда примчался!
Ники, проголодавшись, с аппетитом уплетал все, что предлагали: кашу, котлетки, овощи, и Диер смотрел на него с таким умилением, точно приходился ему родной бабулей. После обеда сын наотрез отказался уезжать, и Коста захотел показать нам остальную часть белого замка. В огромной библиотеке Ники так и застыл, открыв рот, в фехтовальном зале запрыгал от восторга, а вот в картинной галерее заскучал и потребовал отвести его назад к щенку.
Детская комната оказалась просто восхитительна: на голубых стенах были нарисованы облака, под потолком летел парусник, а в шкафу хранились несметные игрушечные сокровища в виде мишек, солдатиков, мячей и деревянных конструкторов. Ники захотел побросать щенку мяч, и я предложила выйти на улицу, хотя и Диер, и Коста готовы были позволить ему играть хоть в обеденном зале посреди хрусталя и фарфора.
Время пролетело незаметно, и сумерки окутали белый замок дымкой тумана, который был розовым как яблоневый цвет. Я не волновалась насчет ужина для постояльцев, его могут подать и без меня, так что позволила себе расслабиться и самой побыть гостьей. Клоунов и оркестр распустили, оставив лишь скрипача, который играл где-то вдали нежную мелодию. Диер тактично растворился, не забыв усыпать стол лепестками роз, и теперь мы сидели за столом втроем, точно настоящая семья.
— Быть может, останемся здесь? — предложил Коста, накрыв мою руку своею. — Ники совсем разморило.
Мой малыш и правда клевал носом, а щенок так и вовсе уснул, распластавшись на полу.
— Мне надо вернуться, — мягко отказалась я. — Но этот день был чудесным. Спасибо.
— Каждый день может быть прекрасным, Элис, — ответил Коста, перебирая мои пальцы. — И ночи тоже…
Я улыбнулась ему, и Коста, почуяв в моей улыбке обещание, многозначительно приподнял бровь.
— Мне надо домой, — быстро повторила я.
— Как скажешь, — не стал он спорить.
Косте пришлось нести Ники на руках, мне же досталась корзинка со щенком, который даже не проснулся, когда его переложили на мягкую подстилку, лишь подергал во сне лапками, как будто снова бежал за мячом.
Мы устроились в экипаже, и все было так хорошо, что меня кольнуло предчувствие беды. Не может моя жизнь быть похожей на сказку. Чем я такое заслужила? Меня как будто нарисовали на чужом портрете, на месте, которое не должно было стать моим.
Признание в любви Коста спрятал в архиве, и я немного об этом жалела. Я бы перечитала его еще раз, хотя и так помнила каждое слово. Коста сидел напротив, держа спящего Ники на руках, и светлые глаза мерцали в полумраке.
— Можно я приду к тебе ночью? — тихо спросил он, и меня тут же бросило в жар.
В груди будто стало тесно, а в голове замелькали обрывки фантазий, которые наверняка воплотятся в жизнь, стоит мне лишь согласиться.
— Правда, тебе придется отменить невидимую линию, — усмехнулся Коста, и я сумела вдохнуть.
— Я не хочу спешить, — выпалила я, боясь передумать. — Мы и так… поторопились.
Коста глянул на спящего Ники и ласково погладил его по румяной щечке.
— Хорошо, — спокойно согласился он. — Подождем.
— Ты всегда будешь соглашаться со мной? — отчего-то рассердилась я. — В архив — пожалуйста, домой — поедем, без постели — ладно…
— Нет, конечно, — ответил Коста. — Чует мое сердце, нас ждет жизнь, полная споров, скандалов и бурных примирений. Но ты сегодня такая ласковая, Лисичка, что мне хочется быть сговорчивым. Тем более ты вправе отказывать мне.
—
