остановились, уставившись в изумлении на каменное изваяние царицы.
Последним вошел невысокий мужчина со статью, равной мраморному изваянию. Это было еще более удивительно, поскольку он был хром на правую ногу Его тяжелые шаги отдавались в груди Гореславы; меч застонал в руках и задрожал мелко-мелко, словно готовый рассыпаться в труху Девушка придвинула его к себе и укрыла краем рукава, продолжая наблюдать за тем, что происходило.
По знаку вошедшего властелина крышку саркофага поддернули ножами и сдвинули в сторону, оголив содержимое.
Протянув руку, властелин достал из саркофага инкрустированные ножны – Гореслава заметила, что действовал он левой рукой. А правая, сухая и безжизненная, при этом оставалась лежать на поясе, словно закрепленная. Победно вскрикнув, он вытянул из ножен меч – холодная сталь блеснула, поймав солнечный свет, и словно ожила.
Гореслава затаила дыхание: это был тот самый меч, который она держала сейчас в руках, укрывая одеянием в надежде усмирить.
Меч, который она забрала у Темновита.
* * *
В каждой деревне есть странноватые жители. В той, где жила бабушка Миланы, такой была старушка Рафа [26]. Никто точно не знал, сколько ей лет, – в этих местах она появилась еще девчонкой в конце 1940-х, но те, кто был тому свидетелем, или уехали в город, или давно умерли, а Рафа осталась. Жила она на окраине, крохотная, сгорбленная, с прямым и строгим взглядом. Милана ее побаивалась.
Тем более что в деревне шушукались – мол, ведьма она: то травки какие-то из леса принесет и не выходит неделями из домика своего, то пропадает на несколько дней в горах и возвращается оттуда будто помолодевшей. Ни дать ни взять колдунья.
Родители Миланы сильно сердились, когда слышали такое:
– Нехорошо наговаривать на пожилого человека.
Возвращаясь после больницы в деревню, Милана обратила внимание: несмотря на позднее время, в доме бабушки Рафы светилось окно.
– А что, наша соседка не заболела ли? – спросила Милана за ужином. – Давно не вижу, чтобы она выходила из дома…
Отец улыбнулся.
– Молодец, доча. Надо бы проведать ее, – сочувственно проговорила мама. – Одна она, и помочь некому…
– Я сходить могу. Пирожков отнесу, лепешек, что ты напекла, – Милана с готовностью посмотрела на родителей.
План у нее возник спонтанно: если бабушка Рафа и незнакома с колдовством, она – самая старшая в деревне, уж точно знает, как справиться с бедой, оброненной Матерью всех бед.
Бабушка Рафа сидела на скамейке у крыльца, будто ждала ее. Милана встала как вкопанная, прижав к груди бумажный сверток с угощением.
– Заходи, что на пороге жмешься? – бабушка Рафа махнула рукой, тяжело поднялась и направилась в дом.
Девочка, опасливо оглядываясь, шагнула следом.
– Да ты пошибче иди-то, не вагон времени у нас, – Рафа уже стояла на крыльце, смотрела на Милану через приоткрытую дверь.
– А почему… не вагон? – Милана икнула.
– Да потому что бабушку твою до полуночи успеть спасти надо… – Она зашла в дом, направилась в кухню. Там, погремев кастрюльками, достала с верхней полки жестяную банку, наполненную доверху сухой серо-зеленой травой. – Уж думала, не догадаешься ты, самой к тебе идти придется…
Милана наблюдала за ней во все глаза: бабушка Рафа, которой, как думала девочка, лет сто – такой старой и больной она казалась со стороны, – порхала по кухне, суетилась, ловко переставляя посуду, доставая с верхних полок склянки и смешивая какие-то травы.
– Тут магия особая, с ней по-особому надо справляться.
– Магия? – Милана решила, что ей послышалось.
Бабушка Рафа посмотрела на нее с укоризной, качнула головой:
– Бабушка твоя приходила ночью, показывала руки свои.
Милана присела на табурет у стены, опустила руки на колени. Чего-чего? Как это – бабушка приходила ночью к Рафе, показывала руки свои? И если так и было, то зачем?
– Оттого что сразу поняла: не простая это сажа… – ответила хозяйка на непроизнесенный вопрос гостьи. – Хуже чумы она. Хуже всех болезней…
– Потому что ее Рохдулай оставила? Мать всех бед?
Бабушка Рафа замерла, в руках застыл флакончик с ароматным маслом лаванды. Посмотрев на гостью, она покачала головой:
– Понимаешь, девочка… Если бы это была Мать всех бед, да вошла в село, да увидела, что не уважили ее, подаяние не оставили, то плохо было бы… Всем плохо. Если бы это была Рохдулай, все бы селение полегло, вот что скажу тебе.
– Тогда кто это был?
Бабушка Рафа, оставив на мгновение свои приготовления, присела у стола, подперла щеку кулаком:
– Да ведь это у тебя надо спрашивать. А что же, стара она была? Та, которая приходила?
Милана в подробностях вспомнила вчерашнюю незнакомку:
– Да нет. Молодая. Красивая… Имя мое спрашивала…
– Ну это, допустим, все они спрашивают, имя человеческое – это как карта, как привязка. Знаешь имя – можно любое колдовство сотворить.
Милана, закусив губу, молчала.
– Я сказала ей свое имя… Но заболела почему-то бабушка.
Рафига пожала плечами:
– Такое бывает. Кровь-то в ваших венах одна. Твоя беда – ее беда. Вот оно так и получилось… От того и спасать бабушку тебе, моя милая!.. – Она внимательно посмотрела на девочку: – Готова ли ты?
Милана с готовностью кивнула.
– Готова! – сердце заколотилось в бешеном ритме, выпрыгивая из груди. Руки задрожали. Принесенное угощение едва не выскользнуло из онемевших пальцев на пол. Опомнившись, Милана положила сверток на угол стола, еще раз кивнула. – Я готова. Что надо делать?
Поблагодарив за гостинцы, бабушка Рафа взяла в руки склянку, доверху наполненную травами, землей и крупной солью, протянула девочке:
– Собери всю землю с того места, где стояла незнакомка, всю траву. До последней крупинки всю беду собери, пересыпь ее этой смесью. И сожги на рассвете. – Милана вспомнила, с каким истошным криком вырвался прах истлевших листьев из банки, подавила вздох, представив, какой звук издаст эта беда при ритуальном сожжении. Но склянку взяла.
Бабушка Рафа взяла ее за руку, заглянула в глаза:
– Всё ли ты запомнила?
– Всё. – И повторила для верности: – Собрать, пересыпать. Сжечь… Это точно поможет?
– Будем молить Всевышнего, – Рафига удовлетворенно кивнула. – Ступай, и поторопись.
Милана встала, прижала к груди склянку. В дверях становилась:
– А кто она, Мать всех бед? Мне просто… показалось… будто она очень одинока, поэтому тянется к человеку…
– Как и все неупокоенные души… Нет им покоя в чертогах ледяных, вот и тянутся к человеческому жилью, воруют тепло по капельке…
Бабушка Рафа безапелляционно поджала губы. Милана не стала спорить, хоть в груди и расцветало сомнение: глаза помнили другое, и оно никак не совпадало с тем, что говорила старушка.
Но обдумывать времени не было.
