— Вы так думаете? — Он тронул пальцем ее губы, провел, обрисовывая контур. Хотелось впиться, хотелось целовать, но как же она смотрит! Лавьер почти рычал, загоняя внутрь свое желание. Кто бы мог подумать, что однажды он попытается его обуздать ради света в глазах раяны! — Я готов подождать лишь до окончания завтрака.
— Всего лишь? — Оникс надула губы. И неожиданно тронула языком его палец. Сжала губами, и лукаво улыбнулась, услышав мужской вздох. Отстранилась. — Мне кажется, вам стоит вернуться на ваше место, аид.
— Да в бездну! — Ран одним движением поднял Оникс и сел в ее кресло, опустив девушку на колени. — Этот стол слишком длинный, Светлейшая.
— Вам было плохо видно с другого конца? — Оникс невинно улыбнулась. — Ох, вы заставляете меня думать, что пора сменить верховного. На более… зоркого.
— Ты можешь попытаться, — он тронул губами ее шею, провел языком вдоль бьющейся жилки, — главное, помните, Светлейшая… Что зоркость– не самое главное в … верховном. А я слишком быстро убиваю.
— Ваши угрозы портят мне аппетит, — Оникс постаралась не рассмеяться. Хотя от его присутствия и ласки у нее сбивалось дыхание. И проклятый лори уже открылся полностью, дурманя всех в комнате.
— Мне кажется, здесь слишком многолюдно. — Он все-таки не сдержался, прикусил ей кожу на оголенном плече.
— Не думаю. — Оникс потянулась к фруктовой дольке. — Кажется, в самый раз для… завтрака.
— А мы все еще завтракаем?
— Несомненно!
Лавьер слизал фруктовый сок с ее губ. Он хмелел. Он хотел ее так, что в паху уже все стояло колом. И он был почти счастлив.
Это было так странно… Так безумно и странно, что поверить было почти невозможно.
— Вы уверены, что хотите завтракать, Светлейшая? — еще одно слизывание, встречающиеся языки, жадные касания.
— Конечно. Совершенно уверена. Вы ведь не будете столь жестоки, что лишите вашу повелительницу еды?
— Похоже, моя повелительница надо мной издевается, — еще одна ласка, тела горят от желания. — Не знал, что ты так жестока, раяна.
— Жестока? Мне еще учиться и учиться, аид… Но я буду стараться.
— Ты столь талантливая ученица, что я не могу доверить твое обучение другим…
— Простите, Светлейшая, завтрак подавать? — смущенный голос прислужницы заставил Оникс рассмеяться и прервать поцелуй.
— Пошли вон, — рявкнул Лавьер.
— Нет- нет! — Оникс вывернулась из его рук. — Ваша повелительница желает завтракать!
— Оникс, — голос Рана стал вкрадчивым, — ты ведь не хочешь, чтобы я брал тебя при всех?
— Но ты ведь не сделаешь этого, правда? — Она улыбнулась, глядя в слишком яркие зеленые глаза.
Ран нахмурился. Кинул на прислужников недовольный взгляд.
— Убирайтесь.
— Ран!
— Мы будем завтракать, — уголки его губ все же дрогнули. — Но наедине.
Оникс тяжело вздохнула. Ну хоть что-то. Прислужницы поспешили скрыться за дверью, еще раз доказав, кто является реальным хозяином в этом дворце. Ран взял дольку фрукта, поднес ее к губам Оникс. Слизал капельку сока, капнувшую на ее подбородок. Раяна покачала головой.
— Ран! Я хочу поговорить.
— Поговорить? — еще одно движение его языка на коже.
— Да! — Оникс попыталась отстраниться, борясь и с ним, и со своим телом, которое уже отозвалось на мужскую ласку. — Я хочу поговорить! Хочу узнать о тебе что-то помимо того, как ты убиваешь или…
— Или? — теперь его глаза откровенно смеялись. И Оникс застыла, глядя в эту невозможную зелень, посветлевшую от смеха. Не совсем понимая, что делает, она подняла руку и провела по его щеке. От ресниц по скуле и до твердых губ. Осторожно, едва касаясь. Так трогают слепые, пытаясь «увидеть» чужое лицо. Увидеть внутри себя, на внутренних веках. Увидеть и запомнить.
Или влюбленные.
И Ран застыл, даже дыхание замерло на его губах. Он напрягся, ловя эту ласку, боясь спугнуть ее, тая желание поддаться к ее руке, словно зверь.
— Я хочу узнать тебя. — Тихо сказала Оникс. — Расскажи мне.
— Что?
Он все-таки поймал ее руку губами, тронул тонкие пальцы.
— Что угодно. О себе, своей жизни.
Ран молчал, задумчиво прижимая ее руку к своим губам.
— Не хочешь? — осторожно спросила Оникс.
— Хочу, — вздохнул Лавьер. — Но… Я не знаю, что рассказать тебе. И это странно. Мне всегда казалось, что моя жизнь наполнена событиями, действиями, людьми… А сейчас я перебираю все это и понимаю, что мне совершенно нечего рассказать тебе. Словно я и не жил… Не могу найти ничего, что тебя не испугало бы или не отвратило. Пытаюсь посмотреть на свою жизнь твоими глазами и понимаю, что лучше бы тебе ничего о ней не знать.
Оникс снова провела ладонью по его лицу. Она оценила то, что он сказал.
— Тогда расскажи о своем детстве.
— Это тоже не слишком радостная история.
— Все равно расскажи. Сколько тебе было, когда ты попал в Цитадель?
— Ты упрямая, раяна, — он снова улыбался. — Ну хорошо. Мне было шесть.
— Тебе было страшно? — она не удержалась и снова провела ладонью по его щеке. Ран прищурился, словно кот.
— Пожалуй, — протянул он. — Немного. Хотя скорее — интересно. Я был рад пробуждению дара и тому, что меня везут в Долину Смерти.
— Не могу представить тебя ребенком, — Оникс поерзала, устраиваясь удобнее на его коленях. — Совсем не могу. Даже подростком. Дети — они слабые, нежные, трогательные. А ты словно камень…
— Ты говоришь об обычных детях, — Лавьер усмехнулся. — Сумеречные –даже в детстве не слабые и не трогательные, поверь мне. Слабые в Цитадели не выживают.
— Это ужасно, — она хмурилась, неосознанно чертя линии на его груди, обтянутой тонкой рубашкой. — Так не должно быть. У детей должно быть детство, а не выживание!
— Такое детство не может подготовить к жизни Сумеречного. А то, что дают в Цитадели – может.
— То есть тебе не жаль? — Оникс смотрела на него во все глаза. — Не жаль, что твоя жизнь была такой?
Ран покачал головой.
— Я не жалею. Ни капли. И благодарен Цитадели, раяна. Я стал тем, кто я есть, благодаря ее урокам. Я не жалею о прошлом. Жестокость - это оправданная необходимость, Оникс. Сумеречные – оружие империи, они не имеют права быть слабыми. Тех, кто неспособен быть оружием, лучше уничтожить сразу, до того, как они дадут слабину в важный момент.
— Это чудовищно!
— Нет, — Ран покачал головой. — Это необходимо.
— Как и убийство тех людей, после Ритуала Теней? — тихо спросила Оникс. Ее ладонь замерла, и Ран снял ее со своей груди, поднес к губам. И поцеловал пальцы с такой нежностью, от которой у Оникс защемило сердце. И которая совсем не вязалась с мгновенно ставшим жестким взглядом.
