- Обезьяна… - Прошептала я.
- Что? – Не расслышал Марк.
- Я чувствую себя обезьяной. Знаешь, такая, что сидит и ковыряется у сородича в шерсти в поисках блох. Они наблюдают за мной, что я вытворю в следующий момент. Направляют, сдвигая стены…
Марк отклонил голову назад: ах вот ты о чем.
- Во-первых, когда обезьяны копаются у сородича в шерстке, они не блох ищут, а капельки пота. Они соленые… Им соль нужна. – Марк прижал меня крепче к себе и поцеловал в щеку. – А во-вторых, поставь себя на их место. Если ты была, хоть, отчасти точна в описании собственных возможностей, им есть чего опасаться. А понять, не взбрыкнешь ли ты снова, стоит ли положиться на твой разум или… верность… можно, лишь, сузив те самые стены, направив. Если ты выйдешь из-под контроля…
- От меня попытаются избавиться. Уже пытались.
Марк сглотнул, замерев.
- Нет, не с помощью Ласкара. Он – другое…
- Расскажи о нем. – Кивнул Марк, выбрав из двух тем: попытки от меня избавиться и Ласкара – ту, что на данный момент ему была важнее. Что ж… неудачная попытка может подождать, а присутствующий в моей жизни Ласкар – вряд ли.
Продолжив путь, я начала тихий рассказ. Марк помнил то утро и сообщение в четыре утра. Ключевыми моментами я сделала взрыв дома бельгийца в пригороде Гриффина и паутину возможных происшествий, что продумывала в доме доктора Малиновска.
- Почему бельгийца? Он же болгарин.
- У него отец болгарин, мать бельгийка. Он родился и вырос в Бельгии. В США переехал лет двадцать пять назад. – Пояснила я безразлично. Все это было в том файле, спрятанном в розовой папочке. Захотелось в Болгарию, к чистому морю, к соснам, тишине и спокойствию. Казалось бы, я из тишины не вылезаю… Но спокойствия не было. Предположить, что мне нужен отдых и смена обстановки было бы смешно. Отдыха и смен обстановок, домов и, даже стран, за последние месяцы у меня было предостаточно.
Вернувшись в Москву, я ощутила то же напряжение, от которого уехала. Люди-инвалиды, асбестовая взвесь безнадежности и злости, пустота в глазницах театральных масок… Все вокруг было неправильно и это чувство усиливалось, будто брало отсчет с какого-то события, разрастаясь вширь. Или же, наоборот, вело обратный отсчет, наращивая концентрацию.
- Так он стрелял в тебя, потому что был уверен, что ты пришла за ним? Но не убил, потому что… передумал? Или он так и так не попал бы? Кто он в твоей сегодняшней картине мира? После вчерашнего разговора.
- Друг. – Сказала я, не задумываясь, и кивнула, подтверждая верность высказанного определения.
Они смотрят на меня и ждут. Я чувствую их выжидание как северный ветер: оно толкает куда-то, подбадривает, предостерегает. У нее не было для меня работы после первого собрания. Она была бы рада, чтобы я никак не проявлялась, но умерла единственная чистильщица.
Остановите меня… Тогда, в доме доктора, я с тревогой вспомнила о своем лунатизме и решила проверить, могу ли влиять на себя в бессознательном состоянии. Но повода пока не находилось: я перестала бродить во сне.
И все же… Они убили ту индианку. Так или иначе – убили.
Марк остановился, и я сфокусировала взгляд. Перед нами шумел фонтан «Дружбы народов». Водяная взвесь долетала и холодила кожу. В жару она стала бы блаженной.
- Здорово! – Улыбнулась я. На восьмой год жизни в Москве впервые увидеть фонтаны ВВЦ работающими, оказывается и такое бывает. – Пошли в тир.
- А смысл? – Засмеялся Марк, направляясь направо, к городку аттракционов. – Я-то думал, ты снайпер. А ты все подстроила!
Я опустила взгляд и виновато улыбнулась. Сложно промахнуться, когда еще до выстрела планируешь попасть. Не этого ли они ждут? Я обернулась к фонтану на прощание. Им нужно время, чтобы понять саму суть моих притязаний в мире. Чего я хочу? Что составляет мое счастье и комфорт? Какие у меня наклонности? Насколько я психически стабильна? Как я использую поистине немыслимые возможности? Что я есть?! Ангел или демон, тиран или раб, делец или созерцатель, берусь ли я судить других?
Они прячутся от меня так же целенаправленно, как и я мечтаю спрятаться от них. Держат при себе на расстоянии вытянутой руки, присматриваясь…
Для того меня и «познакомили» с Ласкаром. Каким бы ни был исход нашей встречи для него, меня они защитили. А выводы были позже. Когда я перестала отчитываться и отвечать на звонки. Когда я переехала в его дом. И все равно, не сходится, будто велся постоянный спор с перевешиванием результата жизнь-смерть то в одну сторону, то в другую. Я нужна им – бесспорно. Я необходима им, как вышколенный алабай. Но так как дрессировать меня поздно, им необходимо точно понять, что я за человек. А так же, за какие ниточки придется дергать, чтобы управлять мной. Я обернулась к Марку. Он отреагировал на резкое движение, и мы встретились взглядами.
Остановились.
Я молчала, не в силах собрать распавшиеся мысли в разумное предложение. Страх захлестнул сковывающей волной. Марк снял с меня очки, чтобы видеть глаза. Уже привычный немой вопрос читался в его собственных: что?
- Я люблю тебя, Марк. – Выдавила я из сжавшегося горла.
- Это открытие тебя так напугало? – Невесело усмехнулся он.
Закрыв глаза, я помотала головой.
Я не сомневалась, что он уже понял все мои догадки и страхи. Он все понимал вперед меня. Обняв, он прижал мою голову к плечу и погладил затылок.
- Не думаю, что кто-то желает тебе зла, милая. Они просто не понимают, что ты за человек. И потому боятся. А твое отношение ко мне – лучшая защита. Ты же их с лица Земли сотрешь, случись что с твоим «уродом»?
Я усмехнулась, отодвигаясь. Светлые глаза смотрели зло и решительно, как могли бы смотреть мои. Как жаль, что он ничего не забывает.
- Хочешь подняться? – Не выпуская из объятий, он кивнул на колесо обозрения.
- Почему нет? – Улыбнулась я.
Пока Марк покупал билеты, я набирала SMS Ласкару: «Если что-то случится с Марком, я буду знать, что это вы. О других врагах администрации суккубата я не знаю». Не давая себе права обдумать смелость этого заявления, я нажала «отправить». Хотелось думать, что этим шагом я отметаю возможность расправиться с суккубатом моими руками.
Мы встали в конец очереди к колесу. Что еще я не предусмотрела? Откуда еще может идти угроза для меня и близких?
Через пару минут мы забрались в кабинку. Внутри ворочалось волнение. Поверх него накатывал внешний, глобальный страх.
Мы поднялись градусов на тридцать, когда пиликнул телефон. Я прочитала ответ Ласкара: «Теперь я знаю, что делать при суициде, детка. Я уже лет десять как даже порезаться не могу…» Он снова смеется, поняла я. Как обычно, впрочем. Но он понял меня, а это главное.
