Я вот в глубине души та еще змеищща, и ничего…
Прикосновения становятся жарче, поцелуи становятся глубже.
Я прижимаю руками ладони, забравшиеся под задравшуюся рубашку, отстраняюсь и делаю страшные глаза:
— Я так не могу, от тут все видит!
Илиан окидывает меня с головы до голого пупка крайне выразительным взглядом.
— Он, — Камушек выделил это слово голосом, — то есть я, везде все видит. И потом, еще скажи, что тебя смущает наблюдение.
— Это была провокация против наблюдателя!
— “Против” или “для”?
Я рассмеялась и сама стянула с себя рубаху, с наслаждением прогнувшись, когда грудь поймали шершавые ладони.
Я соскучилась. Поэтому шутила, отвлекала. Хотелось продлить, растянуть удовольствие.
Хотелось прочувствовать, что во всем этом сумасшествии что-то осталось неизменным.
То, как он ласкает языком мою грудь, покусывает, зацеловывает соски, и они твердеют, вытягиваются, становятся настолько чувствительными, что от новых прикосновений к ним за закрытыми веками вспыхивают звезды.
То как мои пальцы ладони гладят горячую кожу и твердые мышцы под ней, а потом впиваются в них ногтями, а ему это нравится, так нравится, что я чувствую его нетерпеливую дрожь по хребту.
То, как он избавляет меня и себя от одежды. Медленно и со вкусом, посмеиваясь над моим желанием содрать все быстрее и сразу, а лучше сжечь и вообще кто эту одежду придумал?
То, как он прижимает меня к бархатистому древесному стволу…
Хотя нет, это уже новое.
Прижимает, подхватывает под попу, приподнимает… и медленно насаживает на тугую твердую плоть.
Я вцепилась в его плечи, обвила ногами бедра, запрокинула голову, хватая ртом холодный воздух.
Боги, как хорошо!
Илиан лизнул мою шею, потом впился в нее не то поцелуем, не то укусом и толкнулся внутрь.
Я зажмурилась и застонала.
Нет, тогда было еще не хорошо — вот сейчас хорошо.
Нет, сейчас…
Нет…
Сейчас…
Сейчас…
Сей…
...час.
— Танис.
Я оторвалась от шнуровки рубашки и подняла голову. Илиан оказался вплотную ко мне, и несмотря на то, что бедному божеству только что пришлось три раза просмотреть незатейливое представление, которое мало меняется на протяжении тысячелетий, у меня внутри снова приятно дернуло от его близости.
Однако выглядел Камушек на редкость серьезным.
— Мне нужно еще кое-что тебе сказать. Это важно.
Я старательно сделала умное лицо, которого от меня, кажется, ждали. У меня не очень-то много практики это лицо делать, так что уж как получилось.
Однако, напарника гримаса кажется удовлетворила, поэтому он продолжил:
— Танис. Я тебя люблю.
Сердце гулко бухнуло в грудную клетку.
— Но если ты еще раз полезешь вперед, когда я говорю тебе остановиться, то я тебя лично закопаю, чтобы была хоть какая-то гарантия того, что ты останешься там, где тебе сказали.
И почему мне показалось, что вторая часть сообщения была даже важнее, чем первая?..
Что на это можно было сказать? Только одно.
- Я тоже тебя люблю. Но обещать ничего не буду... а теперь у меня тоже важное. Что мы будем делать дальше?
Глава 19
К роли будущей графини я подошла ответственно. Вплела в косы к лентам, шкуркам и бусинам еще и перья. Красивые, зелено-синие, с радужными переливами. И добавила к связке бус на шее еще и браслетов из крупных резных деревянных бусин. Потом затянулась в так полюбившийся мне корсаж и удовлетворенно кивнула зеркалу: ведьма ведьмой, ведьмее захочешь — не сыщешь!
То есть, я хотела сказать, графиня графиней!
Графское семейство мои старания оценило. Они косились на меня то по очереди, то все разом, когда с очередности сбивались.
— У вас прелестные серьги, почтенная Танис, — отметила матушка Илиана, встретив меня, и я восхитилась ее выдержкой: все остальные так потеряли дар речи.
Серьги на мне были и правда единственной приличной в высшем обществе деталью, а потому я с улыбкой кивнула:
— Благодарю, ваша милость, у вашего сына прекрасный вкус.
“Мы в этом очень сомневаемся!” — сигнализировали едва заметными изгибами бровей остальные.
Это было даже лестно, право слово, в прошлый визит мне однозначно не уделили нужного внимания, и теперь я получала его вдвойне. А всего-то Илиану нужно было написать, что в этот раз он посетит родовое гнездо с невестой.
Не знаю, кого ожидали увидеть драгоценные будущие родственники, но явно не меня. А потому шок был двойным.
Илиан не просил меня как-то особенно наряжаться (он верил в мои силы по произведению нужного впечатления и без перьев!), но самой большой наградой мне за старания был именно его восхищенный взгляд.
Причем восхищенный не выходкой, а именно мной.
Мы прибыли в замок точно к ужину, чтобы у главы почтенного семейства не было возможности все отменить, утащить сумасбродного сына куда-нибудь подальше и попытаться воззвать, если не к совести, то к рассудку.
И теперь я восседала за семейным столом на почетном месте, гордо расправив плечи и вздернув подбородок — пусть любуются!
Главное, очень стараться не ржать. Я надеялась, что мы все выржали на обсуждении этого плана, но, как оказалось, нет. Уж больно выразительными были лица. Особенно виновника торжества, и им был отнюдь не Илиан.
Хелайос смотрел на нас пылающим взором. Ненависть, которая до сих пор искусно пряталась за негодованием, вызванным братским неблагородным поведением, теперь была мне четко видна.
Хотя, может быть, я себе ее придумала, потому что знала, и младший братец моего — хехе — жениха контролировал себя куда лучше, чем мне казалось.
Аглеа страдала. Воспитание, чувство собственного достоинства и присутствие старших, перед которыми следовало проявить себя во всей красе, особенно — на фоне, требовало от нее изысканных манер и безупречного поведения. А ей совершенно очевидно хотелось шипеть и плеваться, как облитой водой кошке.
Или гадюке.
Не скажу, что я не испытывала от этого маленького злорадного удовольствия.
Его милость граф был напряжен и задумчив, и только матушка-графиня сохраняла лицо лучше всех. А может быть, и правда была рада нас видеть. По крайней мере Илиана. А уж с невестой там или нет, это без разницы.
Пара блюд прошли за обсуждением природы, погоды, государственной обстановки. Первая радовала, вторая не то, чтобы, о третьей или хорошо, или никак. И только когда на стол поставили третью перемену блюд (как они тут еще не лопнули все, столько жрать?), граф наконец не выдержал, открыл рот, явно намереваясь задать какой-то вопрос, но Илиан его опередил.
Он поднял свой кубок и обвел взглядом всех присутствующих.
— Вы, наверное, догадываетесь, что я приехал в Бирн не просто так. И у меня действительно есть весомый повод. После моего последнего визита, я много думал и…
Над столом воцарилась тишина. Ожидание. Напряжение. Счастливое неверие…
— И понял, что сегодня исполняется ровно десять лет с того дня, как меня нашли в той таверне.
Дышите, господа и дамы, дышите! А то если от еды не лопнете, так от переизбытка чувств — точно!
— Мы все ежедневно благодарим богов-создателей за твое спасение, — нашелся старый граф и в свою очередь поднял кубок.
— За спасение! — эхом прокатилось за столом.
Я пригубила вино, терпкое, сладкое. Вкусное.
— Именно, отец, — степенно кивнул Камушек. — Моя жизнь — божественный дар…
Держи лицо, Танис. Держи лицо. Не смей ржать.
— ...а потому я не имею права растратить ее напрасно. И когда я понял это, стало очевидно, что мне предстоит принять несколько важных решений. И в самую первую очередь, — присутствующие снова затаили дыхание, — я сделал предложение этой прекрасной женщине.
“Прекрасная женщина” в моем лице скромно опустила ресницы и мысленно шлепнула себя по рукам, чтобы не покрутить кокетливо кончик косы с перьями.
