Фыркнул только. Ладонь ее раскрыл, погладил пальцы и прижал к своей горячей щеке.
Мальчишка.
— Попроси сестру остаться. Она не откажется.
— Не откажется, — согласился Брокк. — Только… как надолго? Месяц? Год? Всю жизнь? Я не могу забирать ее жизнь, тем более… рядом со мной небезопасно.
— Опять письма?
Кивнул.
— Когда-нибудь они успокоятся.
Ложь, но Брокк снова соглашается. С больными не желают спорить.
— Ты ей рассказал?
— Не ей. Оден сумеет ее защитить, если вдруг…
— Скажи.
Брокк качает головой.
— Эйо и без того хватает… а тут еще эти… если скажу, волноваться будет. Ты вот волнуешься, хотя знаешь, что дальше писем дело не пойдет.
Голос дрогнул, и это верный признак, что Брокк солгал. Но спрашивать бесполезно: не ответит.
— Дита, — он все же поднес стакан с травяным отваром, даже запах которого вызывал желудочные спазмы. — Тебе нужно это выпить. Пожалуйста. Ради меня.
Ради него…
…горечь опалила губы. Дитар поспешно сглотнула.
— Умница. Пей, и я тебе почитаю…
— Письма?
— Конечно. Пей.
И Дитар пила, заставляя себя. Слезились глаза. И горечь трав обжигала горло.
— Вот так… умница моя, — Брокк прижимал стакан к губам, не позволяя отстраниться. Он заставил выпить до капли, и Дитар вновь пришлось стиснуть зубы: казалось, малейшее движение, и содержимое ее желудка выплеснется самым позорным образом.
— А теперь ложись… когда Эйо уйдет, я заберу тебя в свой дом.
Очередное безумие.
Он помогает лечь и поправляет съехавший плед, сам же подвигает кресло к кровати и берет со стола шкатулку. В ней, перевязанные синей ленточкой, лежат письма Лили.
— Дорогая мамочка… — голос Брокка растворяется в опиумном тумане… и Дитар позволяет себя убаюкать. — У меня все хорошо… как твое здоровье? Тебе помогли те капли, о которых я писала? Наша наставница, мисс Уинтерс, тоже часто желудком мучается. И она сказала…
Сон, навеянный лекарством, не будет долгим.
Но Дитар было жаль и этих немногих потерянных минут…
Дита уснула, и Брокк оборвал чтение на середине фразы. Несколько секунд он разглядывал плотный лист с вензелем пансиона Шан-о-тер. Сложив письмо, он вернул его в стопку, а стопку — в шкатулку.
Дыхание Диты выровнялось, а с лица исчезла гримаса боли. И запах болезни стал слабее.
— Спи, — Брокк коснулся влажной ладони, которую покрывала тонкая сеть морщин. Губы Диты дрогнули, словно она собиралась сказать что-то, но передумала.
Удивительная женщина.
— Спи, Дита… — повторил он и, откинувшись в кресле, смежил веки. Мысли были невеселыми.
Бомбу спрятали под сиденье экипажа.
Самодельная.
С химическим запалом и толикой истинного пламени внутри стеклянной колбы. Брокк держал хрупкий сосуд, любуясь алыми отблесками заточенного в нем огня. Малейшая трещина, нарушение силовой сетки, вплетенной в стенки и…
Повезло.
Всю неделю шли дожди. И кто бы ни создал это устройство, он не сумел защитить свое творение от сырости. Запал не сработал. Зато запах химикалий, едва заметный, но все же чуждый привычным ароматам конюшни, привлек внимание Брокка.
Он сам снял бомбу.
Не так и сложно.
Ослабить винты на крышке деревянной шкатулки. И кожух стащить, медленно, по доли дюйма в минуту. Каждый удар сердца отзывается в руках. Живая дрожит, а в железной появляется знакомая ноющая боль. Рассмотреть переплетение патрубков. И перерезать тот, что ведет от запала к заряду. И колбу, закрепленную в стальной сети, извлечь.
Пламя, почувствовав Брокка, рвануло, прильнуло к стеклу, размазалось дрожащим рыжим светом, который желал одного — выбраться из плена. А Брокк испытал горячее желание помочь. Это просто — сжать руку, пусть хрустнет стекло и воздух соприкоснется с живым огнем.
Он видел, что случается после.
Взрыв. И рыжий шар, в сотые доли мгновенья разрастается до невероятных размеров, сжирая все, до чего дотянется. Чудовищная сила его, выплеснувшись вовне, сомнет Брокка, искорежит и экипаж, эхом ударит по дому, вышибая стекла. А когда схлынет огненная волна, на заднем дворе останется яма, выжженная земля и оплавленный камень.
Колбу Брокк держал в руках до прибытия Королевской разведки. И сам уложил в колыбель металлического короба, толстые стенки которого способны были пригасить взрыв.
— Вам не следовало рисковать, — следователь был старым знакомым.
Он благоразумно держался поодаль до тех пор, пока ящик не закрыли. Короб, погрузив в железный сейфовый экипаж, из тех, что банки используют для перевозки наличности, увезли.
Отправят на полигон, где и выпустят пламя на свободу.
Поехать за ними?
Еще раз полюбоваться на огненный цветок, что распускается над землей? И услышать прощальный стон умирающего огня?
А вечером напиться от нахлынувшей тоски… не выйдет.
И следователь, Кейрен из рода Мягкого Олова, чувствуя настроение Брокка, по-дружески протянул ему флягу с холодным чаем.
— Не возражаете, если мои люди с экипажем поработают? Да и… осмотрятся тут? — Кейрен из рода Мягкого Олова был вызывающе молод, и это раздражало многих.
Высокий и сухощавый, Кейрен испытывал глубочайшую привязанность к светлым костюмам, которые лишь подчеркивали необычайную его бледность. Его ботинки всегда сияли. А рубашки были белоснежны. И серый мешковатый плащ с россыпью черных пятен по подолу и оттопыренными карманами смотрелся чуждо. Но плащ этот, как успел заметить Брокк, был столь же неотъемлемой частью Кейрена, как и родовой перстень.
— Делайте, что хотите.
Брокк устал.
От писем, которых не становилось меньше. Подброшенных записок. Камней, что время от времени летели в двери его экипажа. И ожидания, когда будет пересечена та черта, что отделяет угрозы от действия.
Вот, дождался.
— Почему вы не боитесь? — Кейрен сам прошелся по двору, заглянул в конюшни и долго принюхивался, пытаясь среди обычных запахов лошадей, навоза, сена и преющей соломы, выловить тот, чуждый, что выведет на след.
Но кто бы ни поставил бомбу, действовал он осторожно. Даже металл пропах лавандовым маслом, дешевым и оттого куда как вонючим.
Свой?
Или чужак, воспользовавшийся отсутствием хозяина? Брокк ныне редко появлялся в городе… и тогда получается, что его лишь пугали? Сработай запал и пострадала бы конюшня, лошади… конюхи и мальчишка-рабочий. Возможно, дом бы задело… пожар опять же…
Кейрен повернулся к Брокку и повторил вопрос:
— Так почему вы не боитесь?
— Какое это имеет значение?
