Кассандра Клэр - Город праха

— Люк?

— Нет. Это Изабель.

— Изабель? — Клэри подняла глаза и увидела, что побледневший Саймон, наблюдает за ней, облокотившись на раковину. — Зачем… В смысле, что-то случилось?

— Джейс с тобой? — Голос Изабель дрогнул, как будто она плакала.

Клэри отняла трубку от уха, изумленно воззрилась на нее и, спохватившись, вернула на место:

— Джейс? Нет. Почему ты решила, что он со мной?

Изабель всхлипнула в трубку:

— Просто он… Он пропал!

Майя никогда не доверяла красивым парням. Именно поэтому Джейс Вэйланд страшно не понравился ей с самой первой минуты.

Ее брат-близнец Даниэль унаследовал от матери медового цвета кожу и огромные темные глаза. Он был из тех детей, которые любят поджигать крылья бабочкам и смотреть, как они сгорают на лету. А мог помучить и сестру. Сначала устраивал мелкие гадости — например, щипал Майю так, чтобы синяки были незаметны, или подливал отбеливатель в ее флакон с шампунем. Она пыталась жаловаться родителям, но они ей не верили. Никто не верил. Все принимали красоту Даниэля за невинность. Когда в девятом классе он сломал ей руку, Майя сбежала из дома; родители нашли ее и вернули. В десятом классе Даниэля насмерть сбила машина. Стоя с родителями над его могилой, Майя умирала от стыда за переполняющее ее чувство облегчения: Бог обязательно покарает ее за то, что она так радуется смерти брата.

Кара настигла год спустя. Джордан носил длинные темные волосы, рваные джинсы на узких бедрах и рокерские футболки. Майя никогда бы не подумала, что может понравиться такому парню. Таким обычно по душе бледные девицы в стильных очках, но Джордану отчего-то приглянулась пухленькая Майя. Между поцелуями он говорил ей, как она прекрасна. Первые месяцы с ним были сладким сном. Последние — кошмаром. Он вдруг стал вести себя как ревнивый собственник. Когда злился на Майю, рычал и бил ее по щекам тыльной стороной ладони — не оставляя следов. Когда у собственного порога она попыталась порвать с Джорданом, он толкнул ее, сбил с ног; она вскочила и убежала в дом, хлопнув дверью.

Потом, у него на глазах, она нарочно поцеловала другого парня: пусть поймет, что между ними все кончено. Как звали того парня, она уже не помнила. Зато очень хорошо помнила, как шла домой той ночью — как мелкая морось оседала на ее волосах, а джинсы до самых колен забрызгало грязью — и как она решила пройти коротким путем через парк. Помнила, как из-за железной карусели вдруг вырвалась темная тень и огромный мокрый волк повалил ее в грязь. Помнила дикую боль, когда на горле сомкнулись челюсти. Она кричала и вырывалась, чувствуя во рту вкус горячей крови, а в голове билась одна мысль: это невозможно! невозможно! В Нью-Джерси, в обычном маленьком пригороде, в двадцать первом веке не могло быть волков!

От ее воплей в окрестных домах один за другим, как спички, зажглись огни. Волк отпрянул и убежал, роняя с челюстей капли крови.

Потом Майя оказалась дома, в своей розовой спальне, с двадцатью четырьмя швами на горле. Перепуганная мама хлопотала, как наседка. Врач в травмпункте решил, что девушку укусила большая собака, но Майя знала: это не так. Прежде чем волк умчался прочь, он склонился к ее уху, и Майя услышала знакомый горячий шепот: «Теперь ты моя. Ты всегда будешь моей».

Больше она Джордана не видела. Он уехал из города вместе с родителями, и никто из его друзей не знал куда, а если и знали, то не признавались. Майя почти не удивилась, когда на следующее полнолуние вдруг почувствовала себя плохо. Тело раздирала мучительная боль, от которой подкашивались ноги и выгибался хребет. Когда все зубы разом выпали и запрыгали по полу, как рассыпанные бусины, она потеряла сознание. Или ей так показалось. Очнулась она далеко от дома, без одежды и в крови. На руке пульсировал свежий шрам. Той же ночью она села в поезд до Манхэттена и уехала навсегда. Решение далось ей легко. В консервативном пригороде ей, плоду межрасового брака, и без того приходилось несладко. А что там могли сотворить с оборотнем — одному Богу известно.

Найти себе стаю тоже не составило труда. Только в Манхэттене их было несколько. Майя прибилась к рае, обитающей в старом полицейском участке в Чайна-тауне.

Вожаки сменяли друг друга. Сначала был Кито, потом Вероника, потом Габриэль, а теперь Люк. Габриэль ей, в принципе, тоже нравился, но Люк был лучше. Голубоглазый и надежный, он не блистал красотой и потому не вызвал у нее неприязни с первого взгляда. Жизнь в стае Майю вполне устраивала. Они спали в старом полицейском участке, играли в карты, ели китайскую еду в обычные дни и охотились в парке в полнолуние, а потом заливали спиртным похмелье после перерождения в «Охотничьей луне», одном из лучших в городе подпольных баров оборотней. Там варили собственное пиво, и никто не требовал удостоверения личности — вдруг тебе нет двадцати одного?! Ликантропы развиваются очень быстро; коль скоро ты раз в месяц обрастаешь шерстью и клыками, в «Луне» нальют всегда — неважно, сколько тебе лет по человеческим меркам.

О своей семье она едва вспоминала — до того дня, когда в бар вошел светловолосый парень в длинном черном плаще. Увидев его, Майя окаменела. Не то чтобы он напоминал Даниэля — не совсем. У брата были темные волосы, чуть волнистые на затылке, и медовая кожа, а этот чужак отливал белизной и золотом. И все же Майе на секунду показалось, что она видит брата. Та же стройная, гибкая фигура, та же хищная грация пантеры, высматривающей жертву, то же уверенное сознание собственной неотразимости. Майя конвульсивно сжала стакан и напомнила себе, что Даниэль умер. Брата больше нет в живых.

Чужак уверенно шагал к барной стойке, а за спиной у него расходились настороженные перешептывания, будто волны за кормой лодки. Он как ни в чем не бывало притянул к себе табурет носком сапога и уселся. Шепот стих, и Майя услышала, как парень заказал односолодовый виски. Получив заказанное, он одним глотком ополовинил стакан. Напиток был того же цвета темного золота, что и волосы чужака. Когда парень поднимал стакан, у него обнажилось запястье, и Майя увидела черные знаки.

Рядом с Майей сидел Бэт — когда-то ухажер, а теперь просто друг. Увидев знаки на руках чужака, он пробормотал себе под нос:

— Нефилим…

Так вот в чем дело. Чужак не оборотень, а Сумеречный охотник, член тайной полиции. Охотники следили за тем, чтобы никто не нарушал Закон. Охотником нельзя стать, им можно только родиться. О них ходило множество слухов, один неприятней другого. Заносчивые, надменные, жестокие, они презирали нежить. Для оборотня хуже Охотника мог быть разве что вампир.