— Привет, — ласково улыбнулась Исха маленькому мальчику, передавая его жрецу. Тот аккуратно принял нового человека и закутал в простыню.
— Я не силен в детях, но, кажется, он в порядке, — услышала у себя за спиной ведьма, пытаясь сосредоточиться на ране. Силы амулета, который она не успела наполнить, уже были практически на исходе, а простыни, на которых лежала Сэя, быстро пропитывались кровью. Времени совсем не оставалось: еще чуть-чуть и эта совсем юная женщина никогда не откроет глаза. Ведьму никто не осудил бы за это, да и ребенок явно катался бы в этой семье как сыр в масле даже и без матери, но Исха с каким-то ледяным упрямством решила довести дело до победного конца. И слово "победный" было для нее определяющим.
Григ краем глаза увидел, как Исха плюхнула в таз у кровати нечто, что он предпочел бы не заметить вовсе. Мужчина бесконечно пожалел, что бросил взгляд вниз: желудок свела болезненная судорога, но он усилием всей своей воли продолжал стоять и держать маленький комочек с фиолетовым личиком.
Руки ведьмы запорхали над разрезом, не касаясь его. Она что-то старательно шептала себе под нос. Григ, превозмогая подкатывающую тошноту, завороженно наблюдал, как постепенно перестала идти кровь. Очевидно, внутренний разрез уже затянулся. Затем пришел черед и наружного. На глазах пораженного жреца кожа живота стала стягиваться, скоро на нем остался лишь ярко-малиновый рубец.
Ведьма была утомлена, а амулет полностью исчерпал свои запасы. Благодаря предкам, которые оставили частичку себя в камне, амулет сам восполнял свои силы, если оставить его на некоторое время в покое. Как раз это и собиралась сделать довольная проделанной работой Исха. Да и самой не мешало бы отдохнуть и выспаться.
— Ребенок! — вырвал ведьму из мыслей окрик жреца. — Не дышит!
Женщина, как ужаленная подскочила к маленькому свертку. Жрец встряхивал кроху, тщетно пытаясь заставить его снова вздохнуть. Ведунья одним резким движением вырвала младенца из рук мужчины и прижала к груди. Она всем своим существом чувствовала, как опасно натянулась нить только что начавшейся жизни этого маленького человека. Но еще не оборвалась. Роды длились слишком долго. Исха всегда очень трепетно относилась к чужим малышам, понимая, что своего у нее никогда не будет. Повинуясь порыву во что бы то ни стало сохранить ему жизнь, она, не прибегая к помощи бесполезного сейчас камня на шее, потянулась своим сердцем прямо к сердцу малыша. Сейчас она осознанно совершала то, что пообещала Мирам не повторять никогда: ведьма отдавала часть своей жизненной силы. Она почувствовала накатывающую дурноту и медленно опустилась на колени, не выпуская младенца из рук. Жрец хотел поддержать ее, но Исха бросила ему короткое «нет». Сейчас к ней нельзя прикасаться. Маленькое тельце все еще лежало в ее руках безжизненной тряпочкой. В какой-то момент ведунья даже запаниковала — сила будто проваливалась в бездонный колодец. Отчаявшись, она мысленно сделала последний толчок. Из носа сразу же потекла тонкая вишневая струйка. Уже погружаясь в темноту, она услышала шумный вздох и пронзительный крик новорожденного.
***
Проснувшись в своей кровати, Исха с трудом разлепила веки и сразу же нахмурилась. Из окна на ее лицо падали яркие дневные лучи, золотя насыщенно-медные волосы колдуньи. Голова раскалывалась, тело ныло, кололо где-то в середине груди. Но это все вполне терпимо. Она вдруг вспомнила слова Мирам, которая ругала ее за необдуманные поступки, но это получалось у нее всегда как-то по-доброму. Исха печально улыбнулась. А потом зевнула и потянулась.
— Ты долго спала, солнце уже сделало полный оборот, — услышала ведьма мужской голос и подхватилась, сев на постели. От резкой перемены позы в глазах замелькали черные мушки. Она подавила приступ тошноты и сфокусировала взгляд на стоящем возле печи человеке.
— Хорошо, что вообще проснулась, жрец, — хрипло прошептала Исха и, прокашлявшись, уже добавила громче. — Что ты здесь делаешь?
Женщине стало как-то не по себе от того, что в ее доме был чужой человек, пока она спала. Пусть и духовное лицо. Пусть даже он помогал ей в спасении жизней. Мужчина примирительно выставил ладони вперед.
— Прости, я не хотел тебя напугать, — при этих словах он снова сделал то, что заставило ее немного расслабиться — улыбнулся и слегка пожал плечами. — Но кто-то же должен был привезти тебя домой. Я побоялся оставлять тебя одну, мало ли что.
Исха вдруг поняла, что на ней то же платье из небеленого льна, в котором она была вчера, вернее, уже позавчера. На рукавах запеклась кровь, хотя руки были чистые, только под ногтями остались коричневые корочки. Внезапно в голову сплошным потоком хлынули воспоминания о недавних событиях.
— Как Сэя и ее сын? — встревоженно посмотрела она на мужчину, опуская босые ноги на пол. Значит, он сам снял с нее сапоги, когда укладывал? Ох, как неловко-то… Впрочем, она сейчас была слишком разбита для того, чтобы сильно смущаться.
По улыбке, снова возникшей на его лице, Исха сразу поняла, что беспокоиться не о чем.
— Лучше не бывает, — заверил ее жрец. — Ты молодец. Во дворе тебя ждет благодарность от семьи. Весьма щедрая, хочу заметить.
Ведунья посмотрела в окно. Во дворе, привязанные к забору, мирно уничтожали сочную весеннюю траву три белоснежные коровы. Животные выглядели так, будто их только что искупали и вообще создавали впечатление чрезвычайно дорогих, хотя Исха не особо в этом разбиралась, потому что давно отказалась даже от кур, не говоря уже о более крупном скоте. Хозяйка дома в растерянности хлопнула ресницами. Видимо, придется продать этих красавиц. Что она с ними делать-то будет? У нее даже хлева нет. К тем пяти куницам, которые она получила от свекрови Сэи, получался очень приличный заработок. Как и Мирам, Исха никогда не назначала платы за свои услуги и принимала столько, сколько люди были готовы дать.
— Ну, раз уж и с тобой все в порядке, я могу идти, — он сложил ладони лодочкой, глядя на нее. — И так вчерашнюю молитву пришлось пропустить. Ясногорящий, думаю, ничего не имеет против, все же благое дело делали. Только отменять молитвы не очень хорошо для моей… эээ… репутации.
Сразу видно: нездешний, заключила про себя ведьма, провожая жреца взглядом. Логовцы таких слов-то не знают. Тот уже открыл дверь в сени, когда снова обернулся к своей собеседнице.
— Ты не ходишь в храм, — он произнес это с непонятной интонацией, то ли спрашивая, то ли утверждая.
— Не хожу, — коротко подтвердила та. Оправдываться она точно не собирается. В голове вертелась куча вопросов, которые хотелось задать этому странноватому служителю, но ее что-то останавливало.
— Так приходи, — снова засветился улыбкой жрец и решительно вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Исха посидела еще немного, поболтав ногами в воздухе, задумчиво хмыкнула и улыбнулась в пустоту.
***
У «Старого крота» как всегда было многолюдно. За широкими грубо сколоченными столами на отполированных до блеска множеством задов лавках сидели завсегдатаи. Не то, чтобы это было безупречное место для отдыха, но здешнему люду выбирать особо не приходилось. К тому же в харчевне подавали весьма неплохие блюда из баранины. Правда, мясо заказывали в основном заезжие гости, а вот местные собирались здесь чаще по другому поводу: опустошить местные бочки с пивом и квасом.
Голоса подвыпивших мужчин смешивались в один неразборчивый гул, который изредка взрывался громким хохотом. Однако вслед за вошедшим в харчевню новым посетителем внутрь почти мгновенно проникла тишина. Некоторые почтительно привстали, другие учтиво кивнули, приветствуя гостя. На странное молчание из кладовой, держа в руке бараний окорок, появился хозяин заведения и удивленно застыл.
В дверях стоял молодой жрец. Правда, сейчас он не был облачен в свое официальное черное одеяние с алым поясом. На нем были простые серая рубаха и штаны из льна. Пожалуй, своим нарядом он вызвал еще большее замешательство у сидящих в «Кроте», чем, появившись в столь неподходящем для служителя Ясногорящего месте. Старый Эхрес никогда такого себе не позволял, а другого жреца они и не знали. Ведь жрецы не пьют хмельных напитков, не позволяют себе впустую набивать брюхо, не заводят семьи, да что там семьи, даже не спят с женщинами, и вообще во всем придерживаются умеренности.
