встреча… трындец. Ладно.
Я затыкаюсь, потому что не хочу жаловаться Пруденции. Потом поною Эмилю. Собираю свои шмотки и двигаюсь прямо к выходу. Небожители, никого не боясь, играют в солнечный диск. На самом деле это просто фрисби, но напитанный магической энергией. Я не в настроении смотреть, как другие демонстрируют свои силы, так что просто прохожу мимо.
Проходит несколько часов, и я с каждой минутой нервничаю все сильнее. Я жду чего-то необычного. Пока принимаю душ. Пока переодеваюсь. Пока мы с ма ужинаем в любимом веганском кафе Эмиля. Когда мы возвращаемся домой, я выхожу на крышу и сижу там в одиночестве, глядя на бледный контур Венценосного мечтателя. Я почти не замечаю, как Эмиль лезет по пожарной лестнице.
– Ты как? – Он кидает мне худи.
Я совсем замерз, но одеваться нет сил.
– Нет, да и фиг с ним. Ты уже герой. Ты снимаешь крутые сюжеты о небожителях Нью-Йорка.
– Скорее помощник героя. Ты совсем не паришься из-за того, что мы не станем защитниками человечества?
– Необязательно быть избранным, чтобы творить добро.
Мы сидим молча, а я молюсь Венценосному мечтателю, чтобы он изменил мою жизнь. Наступает полночь, и я поворачиваюсь к звездам спиной. Мы спускаемся по пожарной лестнице, залезаем в окно, ложимся и сразу засыпаем. Так же обыденно, как последние восемнадцать лет.
Пять. Стая фениксов. Эмиль
Неработающий кондиционер в поезде в сентябрьскую жару – полный отстой, но по крайней мере поезд довезет меня в Музей естественной истории тварей достаточно рано, чтобы я успел там погулять до начала смены. Когда я добираюсь до прохладного вестибюля, по спине уже течет пот. Впрочем, нестрашно – я одет в мешковатое рабочее поло. Специально взял на размер больше. Я кладу рюкзак на ленту и прицепляю бейджик с именем. Секунду любуюсь огромным угольно-черным окаменевшим скелетом доисторического дракона, висящим под потолком. Жалко, конечно, что я никогда не увижу дракона. Но, наверное, хорошо, что они все вымерли – можно не бояться, что в лапы алхимиков попадет их кровь. Если учесть масштабы охоты на тварей ради их силы, не удивлюсь, если скоро все они станут достоянием истории.
Пробегаю через Изменчивый зал, который больше не соответствует своему названию из-за урезанного бюджета. Там до сих пор выставлена июльская экспозиция искусства оборотней. Обхожу темный и холодный Зал василисков – нет, спасибо. Мне одного раза хватило. Недолюбливаю змей с экскурсии в зоопарк в шестом классе, когда слепой василиск бился о барьер, желая разорвать меня своими клыками.
Дохожу до разветвленного прохода, где одна лестница ведет вниз, а другая – наверх. Во время обучения мне рассказали, что так сделано специально – как напоминание о давней войне гидр и фениксов, которые поклялись уничтожить друг друга. Павильон гидр, расположенный внизу, начинается довольно невинно – с изображений гидр, которых рыбаки учат ловить рыбу и отгонять крупных морских животных. Но чем дальше заходишь, тем страшнее там становится. В самом последнем зале показывают видео битвы за территорию между косяком гидр и стаей фениксов. Впервые увидев, как огромная семиглавая гидра зубами выхватывает фениксов из воздуха и проглатывает не жуя, я на время потерял дар речи и чуть не расплакался.
В этот зал я тоже с тех пор не возвращался.
Я бегу по винтовой лестнице наверх в свой любимый Солнечный зал. Над входом светится витраж, изображающий феникса и яйцо, соединенные кругом пламени. На наш тринадцатый день рождения ма привела нас сюда. Брайтон вел себя прилично, но быстро потерял терпение, когда я начал читать все подписи и этикетки. Я тогда читал не очень шустро (да и сейчас тоже) и надолго застревал перед каждой витриной, боясь, что никогда больше сюда не вернусь.
В Солнечном зале есть все: флейты, имитирующие песни, с помощью которых фениксы переговариваются и обучают птенцов; деревянные и стальные арбалеты в форме крыльев; веера из зеленых и синих перьев; церемониальные подсвечники для тех, кто молится пламени феникса о возрождении любимых после смерти; яичная скорлупа всех цветов и размеров; песочные часы с пеплом внутри; глиняные маски с огромными клювами и кожаные куртки с перьями на рукавах – почти такие же, как у Сияющих рыцарей; окаменевшие слезы; ряд ножей конца с почерневшими костяными рукоятями и зазубренными лезвиями, желтыми, как кровь гидры, из которой они были скованы, чтобы гасить пламя фениксов и не позволять им возрождаться.
– Простите, – раздается голос с британским акцентом – моим любимым акцентом, на минуточку. В груди что-то сжимается, я оборачиваюсь и вижу молодого красивого парня, бледного, в веснушках, небритого, рыжего и лохматого. На нем футболка с пейзажем Нью-Йорка – такую может надеть либо турист, либо тот, кто проиграл пари. Он указывает на мой бейджик.
– Вы здесь работаете?
– Да. – Я чувствую, как теплеют щеки, и мечтаю стать невидимым, чтобы он не заметил, как я краснею. – Чем я могу вам помочь?
– Когда проходят экскурсии?
– В начале каждого часа.
Парень смотрит на часы.
– У меня в полдвенадцатого шоу. Может, вы проведете мне короткий тур? Обещаю не задавать много вопросов.
Я готов выслушать любые вопросы, если их задают таким голосом. До официального начала моей смены десять минут, но меня вообще это не смущает. Чтобы провести время с ним, я готов работать сверхурочно.
– Я могу вам все показать. Вы один?
– Да. – Он протягивает руку, которую я с удовольствием жму. – Я Чарли.
Не стоит мне этого делать. Я не зубрилка Брайтон, который знает все ответы. Но сейчас тот редкий случай, когда я готов ответить на любой вопрос. Я стараюсь не зацикливаться на том, что мои узкие джинсы и любимые коричневые ботинки из секонд-хенда выглядят не так круто, как мне всегда казалось. И меня даже не особо волнует, если Чарли живет в другом городе: для чего еще придумали фейстайм?
– Что вас интересует?
– Я не подозревал, что существует столько разновидностей фениксов, – отвечает Чарли, проводя рукой по волосам, как обычно делают модели в интернете.
– Их туча, – говорю я, пытаясь понять, какого цвета глаза Чарли – изумрудного или цвета весенней листвы. Я представляю, как допоздна болтаю с ним по телефону, лишь бы подольше слышать его голос, но тут же соображаю, что должен вести экскурсию, как положено гиду.
– Взгляните. – Я показываю на модели фениксов под потолком. – Существует несколько десятков пород, и хранитель коллекции Кирк Беннет выбрал для наших гостей самые популярные. Гулять под фениксами – одно из моих любимых занятий.
– Расскажите мне о них, – просит Чарли.
– О моих любимых занятиях? – Даже не знаю, с чего начать.
– О фениксах, – с улыбкой говорит он.
Мне вдруг становится жарко, хотя я стою вдалеке от солнечных лучей, бьющих в потолочное стекло. Я беру реванш, указывая на фениксов – как на звезды – и рассказывая их истории, словно складывающиеся в созвездие. Коронованные старцы; небесные ныряльщики, которые живут под водой и могут поджечь океан своим лазурным огнем; вековые фениксы, которые возрождаются только раз в столетие; обсидиановые, с сияющим черным оперением и глазами такими темными, что кажутся дырами; мимолетные, которые бросаются на врагов как ракеты, взрываются и возрождаются мгновение спустя в поле пепла; сверкающие буревестники, способные поднимать бурю взмахами огромных крыльев, размах которых втрое больше их некрупных тел. Я останавливаюсь перевести дыхание после солнечных глотателей, которые выдыхают самое жаркое пламя и сгорают быстрее всех.
– Невероятно, – говорит Чарли и подходит к модели одного из самых знаменитых фениксов в истории. Серый солнечный феникс сидит на бронзовом насесте. У него глаза-жемчужины, серая грудка, темный хвост, желтые крылья и золотой венец на голове. Перед ним висят изображения призраков Кеона Максимо и Батисты де Леона. – Теперь я кое-что понял. Я читал о королевских убийцах, которые
