время не устраивал мой поклон.
-- Тебе не хватает синхронности движений. Любой высокородный, делает это, ни секунды не задумываясь, а ты слишком неуклюж.
Мы повторили все это два, и три, и четыре раза, но барон придирался и никак не хотел угомониться:
-- Да не так! По тебе каждый поймет, что ты смерд и выскочка! – он ругался все сильнее, повышая голос.
На шестой или седьмой раз его раздражение достигло предела, он шагнул нам навстречу и замахнулся на меня тростью…
Честно говоря, совершенно не представляю, ударил бы он меня или нет. И точно также не могу сказать, как бы я повел себя в случае удара. Отвечать старому инвалиду побоями – ну, такое себе…
В общем, не знаю, как и чем бы разрешилась эта ситуация, но в это время из каюты пулей вылетела Олла, толкнула барона так, что он не устоял на ногах, и я еле успел его подхватить, и шипящим голосом, начала его отчитывать:
-- Ах ты, старый трухлявый пенек! Ты на кого это замахиваешься, скотина ты этакая?! Гляньте-ка, люди добрые – дочка ему стирает, еду ему подают, кормят, как путевого, а он – нет, чтоб словами объяснить! Ты ежели еще раз на моего мальчика руку поднимешь, я не посмотрю, что ты такой господин важный – сама тебя за борт сброшу!
Болвангер только растерянно моргал глазами, слушая эту многословную тираду, а разгневанная Олла, демонстративно сплюнув ему под ноги, скомандовала нам:
-- В каюту идите, оба! А этот, -- она бросила презрительный взгляд на старика. – Пусть один живет и сам перед собой важничает!
Честно говоря, такой живой и яркой я не видел Оллу уже давно, может быть, и никогда. Она просто кипела от гнева.
Мы с Мари переглянулись, синхронно кивнули друг другу и молча пошли в каюту. Последнее время нам обоим казалось, что старик перегибает палку. Олла зашла следом и раздраженно захлопнула дверь, демонстративно щелкнув засовом.
-- Сынок! – жарко начала она. – Он, конечно, может быть барон и важный господин, но стоит ли оно того? Это что же, теперь он всю жизнь будет над тобой измываться? Ты посмотри-ка, -- возмущенно продолжала она. – и зудит и зудит, как старый слепень! И то ему не так, и это ему не эдак! Неужли без него и не обойтись?!
-- Мам, -- осторожно начала Мари, – он, конечно, может, и лишнее ворчит, но нам с Оскаром это только на пользу идет. Мы ведь и правда многого не знаем.
Олла осенила себя решеткой молчания и, прижав судорожно стиснутые кулачки к груди, очень эмоционально заговорила:
-- Дети, да вы не подумайте, что я не радая титулу вашему, эвоно как скакнули! Только есть ли разница под стаей ходить или под этим злыднем? Как бы с ним-то еще хуже не стало, чем раньше. Вы пластаетесь перед ним, всяко помогаете: и одежу постирать, и еды повкуснее, а он что ни день, то только злобой наливается.
В это время раздался стук в дверь. Мари глянула на меня и пожала плечами, предоставляя мне решать. Я откинул щеколду – на пороге стоял барон дель Корро.
Старик был сжат и напряжен, даже не глядя мне в глаза, он спросил:
-- Вы позволите войти?
-- Входите, – я отступил в сторону и сел на узкую койку, давая ему проход.
Барон, неловко покачнувшись, зашел, закрыл дверь и встал посередь каюты, тяжело опираясь на трость. Смотрел он сейчас на Оллу, которая молчаливо и собранно напружинилась, явно готовясь к скандалу.
-- Сударыня, -- барон слегка поклонился, – прошу простить мое недостойное поведение.
Олла неприязненно пожала плечами и отвернулась.
-- И вам, молодые люди, я тоже приношу извинения, – он ждал ответа.
В целом, я понимал, что его беспокоит. Конечно, там, у себя, он барон. Но земли или уже отдали другому, или они под властью короны. Но в любом случае выцарапать их назад очень непросто. А до этого момента нужно где-то жить, что-то есть, и как-то одеваться. Возможно, понадобятся деньги на взятки.
В принципе, весь наш договор с бароном заканчивался на моменте моего «усыновления». Мы оплачиваем ему проезд и еду, он делает меня баронетом. Баш на баш, как говорится. Однако, сойдя на берег, он останется таким же нищим, как был. Это не могло его не тревожить.
Сейчас все, кто находились в каюте - и Олла, и Мари, и старый барон примолкли и ждали, что я скажу в ответ. А я понял, что хочу или нет, но эти люди – моя стая. Почти такая же стая, как та, от которой мы сбежали. Разница будет только во внутренних правилах. И мне прямо сейчас придется решить, какие в этой стае будут законы.
Старик – подранок. Добить его – не проблема. Мне достаточно будет взять выписку из судового журнала и спокойно устраивать свою жизнь, жизнь баронета дель Корро. Можно бросить Оллу – она обуза и станет тянуть назад. Можно бросить Мари – она, конечно, может еще и пригодиться, но, в целом, я и без нее прекрасно справлюсь.
Теоретически все это я могу проделать, а практически – после такого дерьма, я перестану быть самим собой. Странно и пафосно было ощущать, что вот сейчас, именно в этот миг, я принимаю одно из решений, которое определит мою дальнейшую жизнь.
Отвечал я старику вполне серьезно:
-- Ничего, барон. Я понимаю, что усталость от дороги берет свое. Давайте забудем вашу гневную вспышку – я не сержусь.
Олла раздраженно фыркнула, Мари улыбнулась и согласно кивнула головой, а я добавил:
-- Знаете, отец, я думаю, нам следует с вами поговорить.
МАРИ
После разговора барона и Оскара все как-то утихло и успокоилось. Кроме того, Оскар еще очень серьезно поговорил с матерью. Весьма грамотно, надо сказать, поговорил.
Он рассказал ей о молодом мальчишке, который влюбился и решил заработать. Лишился всех денег, товара, лишился ноги, и почти всю сознательную жизнь провел нищим и бездомным.
-- Ты пойми, мама, -- говорил он, – барон вовсе не злобный старикашка. Просто жизнь его помотала так, что он всего боится. И то, что он сорвался на меня – это не от злобы, а просто от усталости…
Олла недовольно фыркала, пыталась возражать, но, как и любой жалостливый и мягкий человек, к концу рассказа прониклась:
-- Ладно, сынок, ладно, – она любовно погладила Оскара по
