На шум прибежали взрослые, растащив кучу-малу на отдельных мальчишек в порванной одежде, расцарапанных и разукрашенных свежими синяками.
Об инциденте доложили Рончейе, молчаливо намекнув на отсутствие твёрдой мужской руки в семье. В общем, план братьев удался, девушке пришлось обратиться за помощью к Ладишону. Тот провёл воспитательную беседу, но в конце добавил:
— Вообще-то правильно, что за любимую девочку сражались.
А сам с грустью подумал, что опустил руки, что перестал биться за свою любовь. Но с кем за неё биться? С самой Рони? Странно это и неправильно, как и вся его любовь.
— Поужинаешь с нами? — робко улыбнулась Рончейя мужу, выходящему из кабинета с мальчишками.
— Да, спасибо.
Братья незаметно переглянулись и спрятали довольные улыбки. Не зря дрались всё-таки, уже наметились какие-то подвижки. Глядишь, скоро опять под одной крышей жить станут.
И без того поздний ужин затянулся. Шон делился своими новостями, Рони рассказывала о своих. Оказалось, что за прошедшие месяцы они привыкли обсуждать друг с другом почти всё, что происходило в их жизни. И теперь, спустя несколько недель после расставания, оба с радостью окунулись в беседу.
— О, извини, детям спать пора, наверное, — указал на широко зевающих мальчишек Ладишон.
— Ага, мы спать, а вы тут ещё болтайте. И посуду сами мойте, мы устали! — ускакали к себе братья, утащив заодно сопротивляющуюся Минчейю, шепча той что-то на ухо.
— Вот нахалы! — притворно возмутилась Рони, не удержав улыбки.
— Да, придётся нам с тобой всё убирать, — согласился с ней мужчина.
Куда-то подевалась неловкость, сопровождавшая их последние случайные встречи. Казалось, словно они и не заводили разговоров о расставании, а всё это время продолжали жить одной семьёй. Шон молча протирал посуду, вымытую Рончейей, и с удовольствием разглядывал нежный профиль, выбившийся из причёски локон, нежную длинную шею, которую так хотелось поцеловать…
Но вот на кухне уже и порядок, больше не осталось поводов задерживаться. Ладишон шагнул вперёд, собираясь выйти из комнаты, Рони тоже двинулась к двери… Столкновение было неизбежным. И мужчина не удержался, прижал девушку к себе, закрывая ей рот поцелуем. Остатки разума вопили: “Напугаю детей!”, а потому он подхватил жену на руки и стремительно закрылся с ней в кабинете, специально устроенном так, чтобы отсекать мешающие работе звуки.
Небольшой диван, стоящий рядом с книжными шкафами, он проигнорировал, тот выглядел хлипко. А вот стоящий у окна стол… Да, стол оказался очень удобным, если подсадить на него девушку с задранной юбкой, стащив с неё белье, и развести ей ноги пошире, чтобы открыть доступ нетерпеливым пальцам, жаждавшим прикоснуться к набухшим складочкам, размазывая по ним влагу.
Домашнее платье, запахивающееся и поддерживаемое широким поясом, так легко сползало с плеч, открывая белеющую в темноте грудь, что Ладишон удивился своей прежней нерешительности. Ну почему он за долгие месяцы даже не попытался заставить соскользнуть лёгкий шёлк с гладких плеч?
Впиваясь жалящими поцелуями в шею, грудь, плечи, мужчина продолжал играть мелодию страсти своими пальцами, вызывая у девушки всё более громкие стоны, которые выбили из него последние разумные мысли. В этот раз он резко и до конца вошёл в лоно, не в силах удержать почти окаменевшую от желания твёрдую плоть. И двигался так же резко, мощно, словно клеймя любимую женщину, словно подтверждая свои права на неё, вбиваясь жёстко и глубоко.
Рончейя, на этот раз ожидавшая близости, была рада такому нетерпению, ведь и сама она не хотела сегодня долгих ласк и тому подобных милых глупостей. Ей хотелось почувствовать себя принадлежащей ему и только ему, ощущать себя частью этого большого и горячего тела, раствориться в его сильных руках, срастись с ним там, где всё уже трепетало от подступающей желанной разрядки. Короткий поцелуй, почти укус в шею за ухом — и она упала куда-то в облака. Да, она падала и падала, но почему-то вверх, став совсем невесомой и распадаясь на сверкающие осколки, которые с трудом собрались в её привычное тело, всё ещё содрогающееся от удовольствия, принимающее ответные содрогания от глубоко проникшего в её лоно Ладишона.
Какое-то время они выравнивали сбившееся дыхание, так и не разъединившись, тесно прижимаясь и впитывая тепло друг друга. Твёрдая столешница неприятно впивалась своим краем в ягодицы девушки. Она попыталась сесть поудобнее, чуть сдвинуться… И это движение снова неправильно растолковал мужчина. Он напрягся, кляня себя за несдержанность, за то, что опять умудрился принудить жену к близости.
— Прости-прости-прости! — резко отшатнулся Шон, приводя свою одежду в порядок. — Нам не стоит видеться наедине!
Рончейя, резко выдернутая из блаженного состояния, не мигая смотрела вслед выходящему из кабинета мужчине.
— Ненавижу! — хлопнула она ладонью по многострадальному столу и почти сползла вниз.
Ладишон расслышал этот возглас, решив, что окончательно отвратил от себя девушку, что всё испортил и никогда не сможет оправдать своё дикое поведение, что потерял Рони навсегда. Он тихо вышел из дома, который строил совсем недавно в расчете на рождение детей… их с Рончейей детей, и свернул в сторону моря, не в силах нести скопившиеся эмоции в ни в чём не повинное жилище Мерлината, да и пугать старика своим состоянием не хотелось.
— Ненавижу такие моменты! — негромко ругалась девушка, поправляя одежду. — Ведь так хорошо всё было! Лучше бы уж просто молча ушёл, чем эти его “прости”.
Глава 43
Приближалась осень, в Академию съезжались преподаватели. Вскоре должны были появиться Авайя с Эйдишоном. Дарайя приехала к родителям вместе с Мерлинатом, её муж завершал дела и должен был присоединиться к беременной жене чуть позже.
Рончейя сперва смущалась при встречах с Дари, вспоминая свою роль в некоторых проблемах девушки. Но вскоре поняла, что та совершенно не умела хранить обиды и без тени сомнений полностью приняла новую родственницу. Рони даже разрешали прикладывать ладошку к круглому животику, внутри которого уже вовсю шевелился новый Ралроиг. В такие моменты она снова задумывалась о том, на кого получились бы похожими их с Ладишоном дети.
О чём думал Шон, догадаться было сложно. Прошло уже четыре недели с того неожиданно завершившегося ужина, и мужчина всё это время старательно избегал встреч с женой, боясь новой спонтанной реакции своего взбунтовавшегося тела. Вся выдержка, годами воспитываемая в любом соклановце Ралроигов, осыпалась сухим песком, смытая волной слишком сильных чувств.
Ещё одним испытанием для мужчины стало осознание простого факта — у его племянника уже будет свой ребенок, приходящийся Ладишону в какой-то степени внуком… А сам он до сих пор неприкаянный, живёт у вдовца — Мерлината, рискуя со временем стать таким же одиноким стариком. Хотя кто-то проговорился, что у профессора в другом мире осталась дочь, так что не такой уж тот и одинокий… В отличие от Шона.
Занятая последними приготовлениями к открытию Академии и своего факультета, Рончейя не сразу сообразила, что обычные женские недомогания никак не наступают. И лишь когда её внезапно затошнило от запаха рыбного супа, что приготовила Мини, вспомнила и про особые дни, и про их подозрительное отсутствие…
Вот так неожиданно, без всякой дополнительной помощи с её стороны, начал исполняться особый план по сохранению семьи. Первый порыв — тут же сообщить мужу новость — она, подумав немного, отмела, решив удостовериться, что подозрения не беспочвенны. Да и не было полной уверенности в реакции мужчины, так изобретательно избегавшего общения с ней. А вдруг он разозлится, подумает, что это очередная уловка хитрой женщины, повидавшей на своём веку больше, чем многие знакомые ему барышни?
Решив оставить этот вопрос на осень, когда все насущные дела утрясутся и отойдут на второй план, Рончейя с настороженностью прислушивалась к своему самочувствию, боясь спугнуть тот маленький лучик счастья, что поселился внутри её тела. Но не могла удержать мягкий свет, не выпускать его наружу, не сиять глазами, скрывая за таинственной полуулыбкой свою нечаянную радость.
