— Я должен доложить Тьяго, но я не знаю, что сказать ему, — он взвесил сосуд в ладони.
Кару была смущена.
— Сказать ли ему, что ты спас свою команду? Так почему нет?
— Потому что мы ослушались его приказа.
Кару не знала, что на это ответить. Ослушались Волка? Этого просто не могло быть. Через некоторое время он спросила:
— Почему?
Зири был очень серьезен, очень осторожен.
— Ты знаешь, каким был его приказ?
— Это... это Хинтермост. Защитить его от Доминиона, — сказала она, сама в это не веря.
Он покачал головой.
— Это была контратака. На гражданское население серафимов.
Рука Кару метнулась ко рту.
— Что? — спросила она тоненьким голоском.
Челюсть Зири задвигалась, когда он кивнул.
— Кару, это была акция террора, — он выглядел уставшим. — Это все, что мы можем попытаться сделать, как сказал он, и этого так мало.
«Террор, — подумала Кару. — Кровь. Кровь. Как много погибло в Эретце за последние несколько дней по обе враждующие стороны?»
— Но мы ослушались его. Мы направились к горам Хинтермост. Это было... — у него были затравленные глаза. — Может быть, Тьяго был прав. Мы ничего не смогли сделать. Их было так много. Я был в безопасности и видел, как моя команда погибала.
— Но ты забрал их души. Ты извлек...
— Это была ловушка. И я в нее попался.
— Но... ты сумел спастись, — она пыталась понять. — Ты здесь.
— Да. Вот этого я и не понимаю, — прежде, чем она успела спросить, что он хочет этим сказать, Зири глубоко вздохнул, полез в свою окровавленную, испачканную пеплом, тунику, доставая что-то из внутреннего кармана. Кару увидела ярко-зеленую вспышку, но и только. Что бы это ни было, оно было маленьким и полностью поместилось в его руке. Он сказал:
— Я был у них, Кару. У Иаила. Он собирался заставить меня все ему рассказать, — его глаза, большие, карие, были наполнены усталостью и напряженностью. — О тебе. И... я бы рассказал. Мне хотелось думать, что я не сломаюсь, но я бы сломался. — Он проглотил слова. — В конечном счете.
— Любой бы сломался, — Кару постаралась говорить ровным голосом, но в ней росла паника. — Зири, что произошло?
52
ПРИЗОВЕМ ПТИЦ
— Акива, — раздался резкий голос Лираз. Она указала вниз и в сторону, вниз по склону, где горные морщины встречались с зеленью, на небольшую полянку, которую обволок смог от погасшего огня. На пятно золы в центре этой поляны. И ангелов.
— Иаил, — прошипела она, когда мрачно посмотрела на своих братьев. Остальное они увидели сами.
Солдаты Иаила окружили химеру.
С такого расстояния все, что Акива мог разглядеть, было лишь то, что это был Кирин. Первый, которого он встретил со смерти Мадригал, но как только Кирин начал двигаться (нанося увечья и убивая, словно танцуя), Акива понял, что это был не раб, спасавшийся бегством, а воин.
Иаил наткнулся на повстанцев. И в этот момент вся нерастраченная жалость и отвергнутая цель Акивы, слились воедино. И когда Доминион, наконец, одолел Кирина и поверг того на землю, когда Иаил склонился над ним, засучивая рукава, Акива знал, что в это мгновение его надежда вновь возродилась. Воскреситель. Кадило. Кару. Кто найдет мятежников? Иаил или он?
Как там Азаил сказал? «Как думаешь, сегодня будет много птиц?»
Когда это произошло, они там были. Со своего высокого склона, Акива обозревал низину: кровавые добы и пронзительные крикуны кружили в большом количестве, разочарованные большим пожаром, который обманул их ожидания, поживиться свежей плотью. Конечно, Азаил не подразумевал птиц буквально.
Но даже Азаил не знал, на что был способен Акива.
«Все началось со звука», — рассказывал Зири Кару. Становящегося с каждой секундой все громче ропота, перерастающего в рев. Поначалу, он было подумал, что это дело рук самих ангелов, но и их смутил этот звук. Его мучители, растревоженные происходящим, озирались по сторонам. Они продолжали удерживать его внизу, с каждого боку по серафиму. Зири лежал на спине, весь в золе, предплечья вывернуты и широко раскинуты, руки... надежно закованы в кандалы. Иаил воткнул в руки Зири мечи, количество которых соответствовало убитым Кирином солдат.
Каждый удар шевелил клинки, и боль, начинавшаяся только в руках, в них не заканчивалась. Она ударяла ему в голову; она захватила его целиком. Она стала всем, а в краткий промежуток между ударами, когда он мог передохнуть, и боль чуть утихала, возвращался страх — страх того, что он готов сказать и сделать все что угодно, лишь бы пытки прекратились.
Он пока еще ничего не сказал, но они были еще далеки от того, чтобы покончить с ним. Иаил навис над ним со шлемом, полным золы.
— Еще несколько часов назад это был твой друг, — сказал он. — Открой-ка пасть пошире.
— Нет!
Они пальцами вцепились в его рот, пытаясь заставить Зири открыть его. А потом Зири почувствовал, как сталь обожгла его губы, и ощутил привкус пепла, который начал просачиваться ему в рот. Он боролся, он сопротивлялся, но он чувствовал, как пепел заполняет его горло, и он задыхался от праха собственных товарищей, тонул в смерти. Пепел попал в его легкие, и он сжигал его изнутри. Кругом один пепел, не хватает воздуха. Яркий свет ослеплял, и серафимы казались размытыми силуэтами: их искоса смотрящие лица, брызжущий слюной Иаил. Сковывающая боль, сжигающая его легкие. Он задыхался, он умирал...
Умирал.
А затем вода.
Это едва не задушило его. Он чуть было не захлебнулся, но она смыла пепел и затем, когда он откашлялся, вытолкнув из легких золу, пепел и воду, вместе с воздухом, он больше не умирал.
— Ну, как, это помогает тебе вспомнить? — спросил Иаил. — Я могу заниматься этим весь день.
Физическое страдание было подавляющим. Зири понял, каким образом это могло подчинить его, как боль могла сделать из живого существа марионетку и заставить делать все, лишь бы та отпустила. Например, рассказать то, что от него требуют.
Ни за что.
Опять шлем полный праха. Он напрягся, сопротивлялся. Сжал зубы, и они, сколько ни старались, не могли их разжать.
Вот, когда они вырезали на его лице улыбку.
Когда Иаил в очередной раз поднес шлем к его губам, раздался... какой-то звук. Ангелы замерли и отбросили шлем в сторону, когда начали кружиться в замешательстве, в поисках источника этого звука. Они обнажили свое оружие, а звук тем временем нарастал и становился подавляющим. Теперь он обрел еще и форму в виде тени.
Небо зажило своей собственной жизнью. Хаотичной и многоцветной. Которая непрерывно двигалась. Громко заявляла о себе. Подавляла.