как будто хотел запечатлеть в памяти каждую чёрточку. В груди что-то переворачивалось от этого взгляда. Горело, сжимало, ныло. И боль эта была сладкой и тягучей, как мёд.
– Спасибо, – выпалила я, сама не зная, за что благодарю. – Спасибо тебе, Ренн. Без тебя на равнинах было бы пусто.
Желваки на щеках дёрнулись, и он отвёл взгляд. Посмотрел куда-то поверх моей макушки.
– Я просил тебя выбросить из головы девичьи глупости.
– Прости, что я не такая зануда, как ты.
– Тебя, видно, в детстве не шлёпали, – Ренн сузил глаза и посмотрел так, будто хотел исправить это досадное упущение и отходить меня хворостиной как следует.
– Ошибаешься! Меня пороли розгами. Но, как видишь, всё без толку.
– Сочувствую твоему отцу, хотя он тот ещё… – он хотел выдать какую-то колкость, но в последний момент передумал.
Вместо этого сорвал маковый цветок и шагнул ко мне. Отвёл прядь волос и воткнул стебель за ухо, как самое изящное из украшений. Пальцы скользнули по чувствительной коже у виска, огладили подбородок – так властно, по-хозяйски.
– И зачем только ты отдана Матери Гор? – в голосе прозвучала глухая тоска, а у меня от его слов ком подкатил к горлу. – Разве это справедливо, такую… – Ренн медленно окинул меня взглядом снизу доверху, а после тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.
– Я думаю об этом каждый день. И о том, что, возможно, наша встреча – это божественный промысел.
Я что-то говорила, сама не помню, что. Сбивчиво, быстро. Пока не ускользнула ниточка мысли, а Реннейр слушал с неподвижным лицом, только сжимал моё плечо с каждым мгновением всё крепче. И я замечала, как он время от времени бросал взгляды на свою правую руку.
– Что с тобой? Почему ты так смотришь и молчишь? – спросила шёпотом, будто нас могли подслушать.
Грудь его вздымалась от тяжёлого дыхания. Он глядел на меня, не отрываясь и почти не мигая.
– Что-то не так? – сдерживая дрожь в голосе, спросила я.
Может, я просто чего-то не понимаю?
Ренн шумно выдохнул, а потом, пока я не успела опомниться, обхватил за талию и легко, как пушинку, опустил в маковые волны.
***
– Ренн?.. – шепнула она испуганно и упёрлась ладонями в плечи.
– Тс-с, – прижал палец к губам, ощущая их тёплую мягкость.
Боги, что со мной творится? Не хотел ведь поддаваться, а сам…
Взгляд янтарных глаз метался по моему лицу, изучая. И я скользнул носом по шее, вдыхая полной грудью дурманный аромат.
Сладкая. Какая же она сладкая… Мне бы только попробовать, мне это необходимо, как воздух. Иначе просто сдохну. Это наваждение утянет меня в бездну, и там я пропаду.
Да и плевать.
Я задержался у виска, коснулся губами бьющейся жилки – сладкий аромат кожи, смешанный с ароматом девичьих волос, ударил в ноздри. Снёс голову. Внутри что-то лопнуло, и я, сгребя непослушными пальцами ткань на девичьей пояснице, крепче прижал её к себе.
– Как вкусно ты пахнешь, – пробормотал, зарываясь лицом в волосы.
Лугом после дождя – влажным, полынным, терпким.
Мёдом – сладким, тающим на языке.
…и женщиной. Неискушённой, но такой желанной.
Пусть знает, чем может обернуться её безрассудство. Я не зелёный юнец, который даже подойти боится и лишь вздыхает в углу. Я не могу вечно играть в благородство, я всегда брал то, что хотел.
С силой, с болезненной злостью стиснул талию, скользнул по бедру ладонью.
Пригубил её кожу – солоноватую. Прикусил там, где бешено стучал пульс. Хотелось сильнее сжать зубы, съесть её всю.
Искры по спине, по животу – когда она охнула и прогнулась сильней. Запрокинула голову, подставляя шею. Хрупкую, белую, с маленькой родинкой у горла.
Ещё немного, и прощай, самоконтроль.
Сегодня день особенный, и ночь – тоже. Сегодня на равнину спустился Отец, жадный до любви и удовольствий. А ещё у меня давно никого не было, тело звенело от напряжения, как струна. Хорошо, что на ней эти дурацкие штаны, а не юбка… Иначе задрал бы, добрался до нежной кожи.
И о чём, демоны меня раздери, я думаю?
Может, это всё маки? Их проклятая пыльца туманит разум. Да, точно, это они всему виной! Или браслет...
А Рамона, она ведь совсем невинна. Поцелуй – единственное, что можно с ней позволить. И даже этого слишком много. Просто невообразимо.
– Ренн…
Звук моего имени из её уст – как музыка. И хочется уложить на спину, зацеловать до смерти, разделить эту колдовскую ночь, а там гори всё синим пламенем!
Но нельзя, нельзя! Она – дитя другого народа, служительница божественного культа, её тело, сосуд первородной магии, не должен осквернять касаниями никто из мужчин.
Умом я это понимал. Но только сильней распалялось воображение, рисовало жаркие картины перед глазами, и я не мог напиться её ароматом, вкусом её кожи. Я буду просто мерзавцем, если продолжу – нырну жадными руками под рубашку, опрокину на ложе из маков и сделаю своей. А потом не смогу простить себя за слабость.
Но она задрожала, выдохнула шумно. Потянулась всем телом, прижимаясь ко мне грудью, и я почувствовал девичьи пальцы в волосах.
– Хватит… – прошептал, утыкаясь в ямку между ключицами. – Хватит.
Хватит? Да неужели! Кто-то свыше смеялся над моими попытками уговорить себя остановиться. Сдавив плечи Рамоны, раскрасневшейся и не совсем понимающей, что происходит, я уложил жрицу на землю. Примял стебли маков – цветы легли, образуя корону из лепестков вокруг её головы.
Навис над ней, опираясь на руки.
Она смотрела снизу вверх, широко распахнув глаза. Медленно, боясь напугать её напором, я опустился и попробовал её губы на вкус. Мёд, солнце, терпкие горные травы и нотка дикой малины – такие же, как я запомнил.
Сегодня всё будет нежнее.
– Жрицей может быть только невинная дева, верно? – кровь стучала в голове, и с каждым толчком по венам разливался жидкий огонь.
– Кажется, поцелуи не в счёт…
***
– Поцелуи могут быть разными.
Краснота моих щёк могла поспорить с цветом этих проклятых маков. Хотелось его прикосновений… везде. Кожа горела. Плавилась под тканью сорочки. Отец Равнин и Матерь Гор, пожалуйста, образумьте меня!
Нас обоих.
Или окончательно махните рукой и отвернитесь. Сделайте вид, что ослепли.
Я нерешительно протянула руку и кончиками пальцев пробежалась по его щеке, запустила руку в волосы.
