Я покосилась на возвышающегося надо мной некроманта. Шеллак выглядел заинтригованным: стоял прищурившись и даже еле заметно улыбаясь одними уголками губ. Это меня и насторожило. И вскоре я узнала, почему.
Едва пламя без остатка съело древние письмена, как передо мной на полу, словно феникс, возродившийся из пепла, вновь лежал целехонький экземпляр одной трети могущественнейшего заклинания, которое когда-либо создавали человеческие руки. Я, не удержавшись, ахнула.
Колдун, составлявший руны, был явно не дурак. В отличие от меня.
– Лопни моя селезенка! – не удержалась я от досады.
Далее под чутким руководством Шеллака рукопись подвергалась: съедению со мной в роли поедателя (Шел наотрез отказался, заявив, что он на особой безрунной диете); насилию со мной в роли беспощадного разрывателя свитка на клочки (Шел только посмеялся); утоплению, заклинанию исчезновения, заклинанию смерти, заклинанию уничтожения… Но каждый раз расплывшиеся чернила с сопением и ворчанием ползли на свои места, клочки бумаги воссоединялись в одну картинку, а меня при попытке съедения, как это ни странно, стошнило. Некромант заявил, что не будет оплачивать второй завтрак.
– Выходит, мне нужно собрать вместе все три отрывка, чтобы их уничтожить? – догадалась я после всех невыносимых мучений (а могла бы и раньше, на самом деле).
В горле до сих пор стоял привкус чернил, которые, насколько я знаю, столетия назад делали вовсе не из ягод, как сейчас, а пускали в ход понятно какие осьминожьи внутренности. От одной этой мысли меня чуть не вырвало повторно.
– Душа моя, ты только что побила рекорд пустоголовости среди всех островных девиц, – лаконично заметил Шел.
– Лучше бы подсказал, где найти остальные два свитка, что помогут наконец-то выпутаться из этой истории. Не забывай, мне еще нужно отыскать настоящего убийцу принца острова Туманов. Хотя и от первой цели, и от второй напрямую зависит цельность моей шкурки. Вот ты что предпочел бы: быть сожженным заживо или обезглавленным на центральной площади города?
Шел философски махнул рукой…
– Я бы предпочел остаться в живых и подальше от тебя.
– Вот и я тоже, – с грустью согласилась я, пряча древний свиток в лиф платья, который, к счастью, оказался достаточно просторен для невинных шалостей вроде хранения там стилета и мешочка с оставшимися немногочисленными деньгами.
Дело двигалось, но легче от этого не становилось никому. Мне прибавилось новых забот, Шелу, следовательно, тоже, ибо его главная забота – это я, если не ошибаюсь. Шторм едва ли обрадуется новости о том, что меня провели мои же родители. Боюсь, что злость капитана Грома, вызванная данным известием, поможет ему исполнить угрозы, произнесенные на палубе, и он снесет мне голову.
И все же я сама не успела заметить, как снова стала двигаться вперед, будто сердце мое в одночасье превратилось в слаженно работающий часовой механизм, заставляющий вновь и вновь идти к своей цели. Эй, ребята, Шрам снова в деле.
Мы покинули безымянный постоялый двор (зачем же двору название, коли он единственный в городе?), расплатившись с седовласым драконом и набавив еще сребреник за то, что я случайно сшибла вазу в вестибюле. А так, как ни странно, особых неприятностей и не было. Что могло означать только одно – все самое интересное ждало нас впереди.
Обыкновенно пустые улицы Драконьего Глаза теперь и вовсе напоминали аллеи между могилами: в такой ливень, видимо, и дракон пса из дома не выгонит.
Накинув на голову капюшон, я под навесами торговых лотков пробиралась в сторону королевских конюшен. Шелу же, как всегда, было все равно, дождь кругом или война. И он, как это за ним водится, был великолепен, если не сказать больше. Невозможно великолепен. И от этого становилось все омерзительнее. Так и хотелось руками вцепиться в его крепкую смуглую шейку и последовать примеру капитана Грома. Нетрудно было догадаться, что за двойное убийство в таком случае мне полагается скидка в виде пожизненной ссылки в бездну.
Странно, но конюшня оказалась, мало того что неохраняемая, так еще без всяких замков. Несмело толкнув массивную дверь из цельной древесины, я оказалась в самой прекрасной конюшне на свете. Едва ли даже конюшни Доброй Воли сравнятся с этими в высоте потолков. А что до узоров – уже прекрасно знакомых мне маленьких и крупных золотисто-красных дракончиков – тут аналогов на всех островах не сыскать.
Чтобы дотянуться до потолка, мне, наверное, нужно было бы встать на плечи полусотне Шеллаков и еще подставить табурет для верности. А если мерить ширину лошадиных покоев в попугаях, то тысяча штук тут бы точно поместилась.
– Зачем драконам столько коней? – спросила я шепотом, но голос предательским эхом разлетелся в разные концы конюшни. Белоснежный конь с черными как ночь глазами отчаянно заржал. Деловито фыркнула и попыталась цапнуть меня за плечо маститая кобыла, стойло которой находилось прямо возле того места, где я стояла. Я еле успела отскочить в сторону. Живой ты меня не получишь, паршивка!
Некромант втянул носом воздух.
– Те, у кого все есть, имеют очень ограниченный выбор развлечений. Телевизор, королевские балы, рулетка и лошади. Выбор невелик. Так что между выпусками новостей, обменом фишками и любезностями ящеры предпочитают обсуждать, чей конь быстрее, чей конь чернее и чей конь прожорливее.
– Ну тут же их не меньше сотни! – возразила я чуть жарче, чем хотелось бы.
– Значит, больше тем для обсуждения.
Наша Верли, казалось, была на седьмом небе. Завидев нас, животное засуетилось, запыхтело и принялось поспешно дожевывать остатки роскошного завтрака. Сено так и вываливалось из неуклюже щелкающей пасти.
– Привет, девочка! – засюсюкала я, но тут же получила новое предупреждение в виде острых зубов.
Вот досада, даже живность меня не любит! А что до людей, так тут и на уважение рассчитывать не приходится.
Как-то давным-давно я забрела на пирушку гильдии охотников. Домишко их ордена располагался около питейного заведения, так что неудивительно, что добычи с охоты они приносили в разы меньше, чем кухарка, которая выбежала на задний двор, дабы свернуть шею петуху. Шел тогда впервые послал меня к местной знахарке, а где она живет, я знала только на словах, поэтому промахнулась дверью. Домов эдак на десяток всего.
В прокуренном помещении воздух был похуже, чем на рудниках, где, к слову сказать, курение запрещено. Порядком подвыпившие мужчины уже не интересовались ни разложенными на газетном столике картами, ни вконец остывшей индейкой, ни единственной дамой – также напившейся вдрызг и что-то сосредоточенно вышивающей. Пяльцы в ее дрожащих руках вели себя как жаба, которую схватили деревенские ребятишки на озере, – то есть отчаянно «квакали» и норовили выпрыгнуть из хозяйских рук.
