Но теперь засомневалась уже я. Очевидно, что кулон много значит для призрака. Аннабель хорошо относилась к Исчадию и даже скучала, когда та убежала в лес, но ради кулона всерьез подумывала вскрыть несчастную болонку. Сожрав его, Исчадие натолкнула меня на любопытные мысли.
Для чего кулон нужен Аннабель? Единственное, что может аманит — менять облик магических животных на человеческий. Вроде Аннабель жила как раз примерно в то время, когда животные мирно сосуществовали с людьми.
Вспомнилось, как Эльвенг рассказывала про мать. Та была магическим животным, жар-птицей, если быть точной. Влюбившись в человека, она сменила обличие и зажила с ним как обычная женщина. Сделать она это могла только с помощью аманита.
Так может Аннабель тоже… какая-нибудь редкая зверушка? Но она не сменила обличие, лишившись кулона. Или с призраками все работает иначе? Был еще один вариант — Аннабель меняла не свой облик, а кого-то другого.
Постепенно, деталь за деталью, в моем мозгу сложилась картинка, и я спросила:
— Зачем тебе кулон? — спросила я. — Чей облик ты меняла с его помощью? Это был кто-то важный для тебя, не так ли?
Аннабель подернулась рябью, какая бывает на телевизоре, когда антенна плохо ловит. Она открывала и закрывала рот, вроде хотела что-то сказать и не могла. Опять печать молчания все испортила!
— Ничего, — вздохнула я, — еще немного — и мы во всем разберемся.
Я опустила кулон в раскрытую ладонь Аннабель. Как ни странно, тот не прошел сквозь нее, а остался там лежать. Все же странный камень этот аманит… То он ведет себя как часть мира мертвых, то как часть мира живых.
Со стороны комнат слуг послышался шум, и я поспешила покинуть кухню, пока меня не застукали на месте преступления. Нас ждал завтрак, а после него — чердак. Быть может, там мы найдем что-то интересное.
Я разбудила болонку, и мы спустились в столовую на завтрак. Стол был накрыт на двоих. Я взяла вторую тарелку, наполнила ее едой и поставила на пол для Исчадия.
— Разве ваша кузина не будет завтракать? — уточнил мажордом.
— Какая кузина? — на автомате спросила я, а потом прикусила язык.
Когда врешь, надо запоминать свою ложь. Иначе можно вляпаться, как я.
— Та, что приехала позапрошлой ночью, — вежливо напомнил Бастиан.
— Ах, эта, — махнула я рукой. — Прошлой ночью она уехала.
— У барышни опасная склонность к ночным путешествиям, — заметил Бастиан.
— Вы осуждаете мою кузину? — насупилась я.
— Что вы, я бы не посмел, — заверил мажордом с таким лицом, что сразу стало ясно — он в целом осуждает весь мой род.
Но мне обижаться и переживать по этому поводу было некогда. После завтрака я, болонка и призрак поднялись по темной пыльной лестнице на чердак. Похоже, сюда давно не ступала нога человека. И еще дольше здесь не было уборки.
Первая неприятность ждала в конце лестницы — увесистый замок на железных дужках надежно запирал дверь на чердак.
— Позову мажордома, у него наверняка есть ключи, — сказала я.
— Не надо… мажордома… — тихо выдохнула Аннабель.
Я обернулась к призраку и нахмурилась. Она выглядела мертвее обычного, если так можно сказать о привидении. Я сочла это знаком — мы на верном пути, Аннабель нервничает не просто так.
Меня охватил азарт. Подобно охотничьей собаке, я чувствовала добычу. Когда я в таком состоянии, меня не остановить.
— Хорошо, — кивнула я. — Обойдемся своими силами. Поищите, чем можно сорвать замок. Сгодится любая крепкая палка.
Мы разошлись в поисках рычага. Повезло Исчадие. Она убежала куда-то, а потом вернулась с железным прутом в зубах. Судя по загнутому концу прута, она выломала его из решетки камина. Вот это я понимаю — крепкие зубы и сильная челюсть!
— Благодарю, Исчадие, — я забрала у болонки прут и вставила его под дужку замка.
Затем надавила что есть силы, ломая дужку. Металл застонал, но поддаваться не спешил.
— Тяв! — Исчадие подпрыгнула, вцепилась зубами в край прута и, сменив ипостась на адского пса, повисла на нем дополнительным грузом.
Мы продолжили давить вместе. Постепенно, сантиметр за сантиметром, замок поддавался. На то, чтобы вскрыть его, ушло прилично времени и сил, но мы это сделали.
Звяк — сломанный замок упал к моим ногам, и я отпихнула его подальше.
— Готовы? — Спросила я и распахнула дверь на чердак.
Изнутри пахнуло пылью и затхлостью. Я, прикрыв лицо рукавом, шагнула внутрь. Исчадие и Аннабель устремились за мной. Прут я на всякий случай прихватила с собой. Он напоминал мне школьную указку — отличное оружие на все случаи жизни.
В темные подземелья замка лучше не соваться с голыми руками. И пусть это не подвал, а чердак, осторожность все равно не помешает.
Чердак был огромный и заставленный хламом. Как там называется заболевание, при котором ничего не выбрасывают? Патологическое накопительство? Похоже, у рода Моргари оно наследственное. Мы угодили прямиком на свалку ненужных, давно забытых вещей.
Крохотные окошки под потолком давали совсем мало света, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Свечу я с собой не захватила.
Я двинулась вглубь чердака по узкому проходу между грудами вещей. Старый комод со сломанной дверцей, обшарпанный сундук, длинная вешалка пришедших в негодность нарядов — в замке явно не принято выбрасывать вещи. Все, чем здесь когда-либо пользовались, попадает сюда.
— Это безнадежно! Мы здесь никогда ничего не найдем, — вздохнула Аннабель. — Ты ведь даже не знаешь, что ищешь.
— А подсказать ты не можешь, — настал мой черед вздыхать.
Я остановилась посреди прохода и осмотрелась в нерешительности. Куда идти? За что хвататься? Здесь десятки тысяч вещей, больших и маленьких. Если я начну перебирать их прямо сейчас и буду тратить на это все время, то управлюсь в лучшем случае к своим девяноста годам. Так себе перспектива — провести жизнь, копаясь в чужом мусоре.
— Исчадие, — позвала я, — у тебя же нюх.
— Фы? — Болонка словно спросила: «И что с того?».
— Воспользуйся им, поищи что-нибудь интересное и важное.
Болонка с сомнением приподняла морду и вдохнула поглубже пыльный воздух чердака. В результате она только расчихалась.
— Ладно, — вздохнула я, — давайте здесь погуляем до обеда, а потом осмотрим первый этаж.
Мы двинулись наугад. Бродили между старой мебелью, перебирали безделушки в ящиках, разглядывали узоры на тканях, но все это никак не приближало нас к цели.
Устав, я присела на колченогий диван. Неподалеку расположился столик с треснувшей деревянной столешницей. А за ним что-то большое и плоское, накрытое сверху простыней, когда-то белой, а теперь серой от пыли.
— Сейчас отдохну, и спустимся вниз, — сказала я.
Ноги уже гудели от ходьбы, да и в желудке ощущалась тянущая пустота. А это знак — пора обедать.
Я была уверена, что Исчадие воспримет весть о еде с энтузиазмом, но болонка как будто меня не слышала. Она вдруг с интересом начала принюхиваться к Аннабель. А призраки вообще пахнут?
— Ты чего? — Аннабель шарахнулась в сторону от собаки.
Но Исчадие не обиделась. Обнюхав призрака, она устремилась к той самой грязной простыне. Схватила ее зубами за край…
— Нет! — вскочила я с дивана. — Не делай этого!
Но Исчадие уже дернула простыню. Та соскользнула с предмета, подняв в воздух такой столб пыли, что я на время потеряла ориентацию в пространстве. Мы словно угодили в песчаную бурю, только вместо песка была пыль.
Несколько минут я ничего не видела, не могла толком дышать и говорить. Лишь кашляла и плакала от рези в глазах.
Постепенно пыль улеглась, я прочистила горло и нос, глаза прослезились, и я увидела тот самый предмет, что скрывался под простыней.
Это была картина. Точнее, портрет. В высоту примерно полтора метра и метр в ширину. Свет из окна на потолке удачно падал прямо на холст.
В первую минуту я просто стояла, открыв рот, шокированная увиденным. Когда дар речи вернулся ко мне, я пробормотала:
